Психология чемпионов. Мышление, приводящее к победе в спорте и жизни - Боб Ротелла

В условиях нервного напряжения гольфисту необходимо доверять своим навыкам, и достижение соответствующего настроя перед каждым ударом помогает ему в этом. Мысленно спортсмен должен настраивать себя так, чтобы считать предстоящий удар всего лишь еще одним среди сотен и тысяч, совершенных им на тренировках и соревнованиях. Именно об этом говорил Рори Макилрой после того, как в 2014 году выиграл Открытый чемпионат Великобритании. Он сказал, что играл последний раунд, думая только о двух словах: «процесс» и «точка» (под точкой он понимал то место, где должен был остановиться мяч после удара накатом в сторону лунки). Рори пришел тогда к выводу, что вернейший путь к тому, чтобы побеждать в мэйджорах, – это довериться процессу. При дальних ударах это означало смотреть на цель и привычно отправлять туда мяч. При игре на грине это означало глядеть на ту точку, до которой мяч должен докатиться.

Стоит заметить, что в отношении гольфистов я редко употребляю слово «доверять» без слова «тренироваться». Мой лозунг – тренируйся и доверяй себе. Если бы я вышел на сцену вместе с группой Goo Goo Dolls и использовал только весьма посредственные навыки игры на кларнете, которые приобрел в девятом классе школы в Ратленде, я, естественно, очень волновался бы. У меня не было бы возможности доверять своему умению. Никакой процесс мне не помог бы. Ничто не может заменить практику и тренировки в приобретении устойчивых навыков и умений.

Но когда у человека есть талант и он много работает над собой, то процесс способен помочь ему справиться с нервами. В случае Джона Резника это был процесс написания песен. Он обладал большим талантом, позволявшим ему выражать в текстах чувства людей. Ему нужно было только освободиться от сомнений и страхов. Его нервозность объяснялась тревогой по поводу того, что лучшие свои песни он уже написал и не заработал на них денег, что людям могут не понравиться его новые композиции, что они окажутся неудачными. Я должен был помочь Джону преодолеть эти пессимистические настроения.

И тут меня осенило: я просто включил магнитофон и попросил Джона рассказать мне о его жизни. Он согласился. И я услышал в его рассказе слова песен. Я сидел перед Резником и думал: «Вот одна замечательная песня. Вот другая». Джону просто нужно было действие, которое позволило бы ему отвлечься от переживаний за результаты его труда и погрузиться в то, что у него получалось лучше всего. Когда он говорил со мной, он перестал бояться того, что о нем подумают другие, и болезненно оценивать сказанное. Тактика сработала. За два дня разговоров со мной Джон придумал идеи нескольких песен, а для некоторых из них даже написал слова. Все они вошли в известный альбом Dizzy Up the Girl. Альбом трижды стал платиновым[48]. Один из таких платиновых дисков Джон Резник подарил мне, и он висит на стене первого этажа моего дома, где я работаю с клиентами, рядом с флажками с полей для гольфа, обложками журналов о гольфе, бейсболе, баскетболе, гонках NASCAR и другими сувенирами, подаренными мне моими подопечными.

Я вспоминаю, как несколько лет назад работал с одним молодым и очень одаренным гольфистом. Он рано стал выступать в качестве профессионального игрока на первенствах PGA Tour. В период соревнований в юниорской и университетской лигах он добился множества побед. Однако в профессиональной карьере его постигло разочарование, потому что там он долго не мог достичь солидных успехов.

Мы поговорили с ним об этом.

– Если бы я мог сейчас играть так, как играл в любителях или со своими друзьями, я бы по-прежнему выигрывал, – сказал мне спортсмен.

Я спросил его, что он имеет в виду.

– Тогда я уверенно подходил к каждой стартовой позиции, доставал тяжелую клюшку драйвер, смотрел на цель, представлял траекторию и бил. Я никогда не думал, попадет ли мяч на левую или на правую сторону центральной аллеи. Для меня это не было важным. Затем я подходил к мячу на центральном газоне, а мой помощник подсказывал мне, что до грина пятьдесят метров или около того. Я хватал клюшку, смотрел на цель и бил. Потом мы вместе с моими партнерами шли к грину и по пути разговаривали. Когда я вступал на газон с лункой, то уже знал, как буду забивать мяч. Я не ходил по полю и не примеривался, а просто бил в сторону лунки с любого расстояния.

Но когда я играю в профессиональных турнирах, то каждый удар порождает целую волну дискуссий. Я встаю на стартовую позицию и спрашиваю своего кедди (помощника): «Как ты думаешь, надо бить драйвером? А может, взять вудс номер три? А может, айрон (клюшка с металлической головкой) номер один?» Я боюсь совершить глупую ошибку. К тому моменту, когда я наконец смотрю на цель и представляю себе полет мяча, голова у меня забита всякими переживаниями, и удар получается не таким свободным, как обычно. Я выхожу на центральную аллею, и кедди говорит мне, что до стойки с флажком около пятидесяти метров. Я достаю айрон номер восемь и начинаю думать. Потом я кладу эту клюшку обратно в сумку и спрашиваю у кедди: «Может, взять большой номер девять? Или гладкую номер восемь? Или маленькую номер семь? Подбрось-ка немного травы». Он подбрасывает, а я кричу: «Подбрось там, где ветер!» Я заставляю его делать это два или три раза. Потом спрашиваю: «Как надо ударить, чтобы мяч перелетел через первую яму с песком? А какое у нас расстояние до переднего края второй ямы? И вообще, как нам не попасть здесь на препятствия?» К тому времени, как я решаюсь бить, мое сознание уже полностью «включилось». Теперь игра уже не будет такой свободной и раскованной. У меня создается впечатление, что я начинаю делать все так, чтобы только не допустить ошибок. Мне не удается подчинить свои действия подсознанию и довериться интуиции.

Этому гольфисту не нужна моя помощь, чтобы понять, что он делает неправильно. Он и сам это знает. Он просто все мне пояснил. Его нервозность при играх на турнирах PGA Tour заставила его оставить простую практику, помогающую настроиться на удар и игру, которой он придерживался, когда был любителем. Из-за своих переживаний он подолгу раздумывал над тем, что каждый гольфист должен делать почти автоматически: рассчитывать дальность удара, выбирать наиболее подходящую клюшку и так далее. Как он отметил, при долгих размышлениях он «включает» сознание. А я, наоборот, советую гольфистам во время соревнований стараться «выключать» сознательное мышление. Единственное, для чего оно может пригодиться на турнирах, – это прокладывание маршрута от отеля до поля для гольфа. Всем другим в игре должно управлять наше подсознание.

На самом деле секрет здесь не в том, чтобы знать, о чем думать. Он в том, чтобы в условиях стрессовой нагрузки «думать» своим подсознанием. Это достаточно просто, скажем, для левого или крайнего правого защитника профессиональной команды по американскому футболу. Как только начинается игра, у него нет времени на раздумья. Он будет следить за сигналами тренера и мгновенно реагировать на них. Но в большинстве ситуаций все обстоит не совсем так. Мы успеваем подумать о чем-то, подавая мяч в бейсболе или совершая деловой звонок.

Тому молодому гольфисту я порекомендовал больше рисковать. Больше доверяться своим инстинктивным импульсам, выбирая клюшку, цель для удара или определяя траекторию полета мяча в лунку. Эти импульсы, по сути, продукты нашего подсознания, и они отработаны до автоматизма в сотнях тренировок и тысячах ударов. На своем опыте я пришел к выводу, что первые импульсы опытного гольфиста, как правило, самые правильные. Даже в том случае, если он ошибется, лучше ударить по мячу решительно и свободно, чем делать то же самое под грузом мыслей, контролируемых сознанием. Да, может случиться и так, что доверие первым импульсам может помешать учесть какие-то факторы игры. Да, может получиться и так, что дальний удар, выполненный тяжелой клюшкой драйвер, может улететь с центральной гладкой аллеи и даже забить мяч в яму с песком. Ну и что? Ведь этот гольфист умеет выбивать мяч и с участков с высокой жесткой травой, и из ям с песком. Любой отрезок соревнования обязательно предполагает совершение спортсменами каких-то ошибок. Риски игры на подсознательных импульсах вполне управляемы. Преимущества же ее огромны.