Преступный мир и его защитники - Н. В. Никитин (Азовец)

собственной воли и сознания. У нее не было никаких мотивов для преступления и не могло быть. Преступление не освобождало ее, а связывало и было выгодно только для Екатерины Павловой, надеявшейся поживиться около нее.

«Но страшное дело сделано, и вот наступает расплата! — продолжает свою речь защитник. — Расплачивается одна Коновалова. Вы помните, господа присяжные заседатели, те ужасные дни и ночи, которые она переживала после того. Ночью призрак погибшего на ее глазах мужа является ей. Она служит заупокойные обедни за него, но видения не оставляют страдающую душу ее. Днем караулят ее, требуя денег, Павлова, Телегин и их родные. Отказать нельзя. Но откуда взять? Как заработать?

Не думайте, господа, что я перед вами буду защищать нравственность Коноваловой. Но я спрошу лишь: вправе ли мы судить ее за это?

Странно было бы слышать, что врач, когда к нему привели больную, исследует в ней не болезнь, а допытывается, безупречна ли ее нравственность. И не странно ли, когда судья не исследует преступление, а ищет в нравственных качествах подсудимой улик против нее! Разве не сжимается у вас сердце от жалости и сострадания, когда на молодом, почти детском лице вы видите «поддельную краску ланит»?

Но отчего не удержалась она, спросите вы, на честном пути? Как трудно ответить на это! Отчего надломленный цветок вянет и не благоухает? Отчего подстреленная птица не парит под небесами? Отчего человек с надорванной жизнью и без нравственной поддержки не стремится к идеалам?..

Но выпрямите и подвяжите цветок, и он зацветет. Заживите рану у птицы, и она взовьется к небесам. Протяните руку больному, но не зачерствевшему душой человеку, и он воспрянет духом, он оживет.

И бедной Коноваловой протянули руку, и ей улыбнулось счастье! На нее пахнуло в первый раз в ее жизни теплом, лаской, искренней любовью; ее полюбили, и она полюбила и стала оживать. Вы слышали того свидетеля, который знал ее в детстве? Он встретил ее в это время опять и увидел ее любимой и любящей, такой же, как и прежде, доброй и милой. Он радовался ее счастью, но что-то таилось в ней. Какая-то непонятная грусть сквозила в ее радости, какая-то непонятная власть держала ее в руках. Признаться во всем, все рассказать, снять путы? Но страшно: нужно выдать всех и даже мать. Нет. И она молчит и несет тяжелый крест искупления. Проходит два года. И вот преступление раскрылось. Она арестована. Какой удар! Но вместе с тем какое облегчение! Наконец настал давно желанный час: снять тяжесть с души. И она все рассказала, все, без утайки, без оправдания. Она во всем покаялась. И вот она пред вами. Ей только 21 год, а жизнь ее уже полна страданий. Как мало прожито, как много пережито!

Она ждет вашего приговора. И если вы думаете, что в молодой душе ее пылает преступный огонь, что она опасна для общества, если вы верите, что наказание может исправить ее, карайте. Но не мстите ей за смерть бесконечно долгими днями позорного наказания. А если вы, как я, вглядитесь в ее душу и скажете себе: в ней нет преступности, она сама жертва преступления, — вы смело вынесете ей оправдание.

Я окончил. Меня, как и вас, призвал закон к тяжелой задаче отправления правосудия. Я, как и вы, человек и могу ошибаться, но я, как и вы, ищу в этом деле правду. В течение этих томительных дней суда я видел работу мысли и сердца, я видел в вас искание правды. И я спокойно жду вашего приговора».

Второй защитник, помощник присяжного поверенного А. В. Бобрищев-Пушкин, видит объяснение всему в 18-летнем возрасте Коноваловой. Ее хрупкая воля подчинилась взрослым.

«Представьте себе, — обращается он к присяжным, — что вы все это читаете в повести. Вам рассказывают, как девушку неполных шестнадцати лет выдают насильно замуж, как чрез две недели справляется свадьба среди непробудного пьянства и ее слез, как она вынуждена уйти от мужа, живет с матерью, зарабатывая себе хлеб ремеслом портнихи, как совершается неизбежное — она одинока, но она уже замужем, она не может полюбить законною любовью, ей закрыта семейная жизнь. Значит, ей нет дороги на честный путь. Ни в отчиме, судившемся за кражи, ни в матери, доброй, но забитой, недалекой женщине, она не может найти опоры. И вот, еще сама толком не понимая, что делает, она дает себя пристроить в певицы увеселительного сада, сходится с В-м, мимо показаний которого я прохожу с брезгливой грустью. Когда бы вы читали об этой ночи убийства, о том, как она, захмелевшая, растерянная под их криками, то трясла за руку опьяневшего мужа, умоляя его уйти, то помогала нести его, подавала шнурок для мертвой петли и молилась с ним перед образом, что бы вы чувствовали к ней: ужас или сострадание? Разве не хотелось бы вам столько же для нее, как и для этого несчастного, чтобы злодейство не совершилось? И когда вы дошли бы до той минуты, что мы все мучительно переживаем здесь, до этого негодования против нее, этого грозного обвинения, этой отчаянной борьбы, что ведет зашита, — разве не захотелось бы вам, как это часто хочется при чтении, вступиться, крикнуть: «Да вы не понимаете! Это все совсем не то! Здесь нужен сознательный, согретый любовью к ближнему взгляд на жизнь, а не формальные статьи закона!» Каким мучительным, даже там, в этой повести, было бы для вас ожидание приговора! Разве вы не желали бы всем существом своим, чтобы все кончилось хорошо, чтобы этого заблудившего полуребенка выпустили отсюда? И кому бы пришла на ум из такой развязки мораль, что можно совершать убийства? А если бы в беспощадной верности жизни русский писатель заставил бы своих судей вынести обвинительный приговор, с каким бы чувством вы его встретили? Удовлетворил бы он ваше чувство справедливости? Да, все это так было бы в повести, потому что в повести мы видим житейские явления освещенными с нравственной стороны, а здесь перед нами лишь мертвая оболочка.

БОБРИЩЕВ-ПУШКИН АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ

Родился в 1875 г. Образование получил в Императорском училище правоведения. В 1896 г. начал службу по судебному ведомству. С 1898 г. в составе адвокатуры. Первым громким процессом, который принес ему успех, было дело Анны Коноваловой. Затем он фигурировал в процессах супругов Скала (поджог), Сорокина (покушение на