Сиреневый ветер Парижа - Валерия Вербинина

–А теперь покажи личико, сволочь!

Он лежал на тротуаре. Теперь, вдали от своей позиции и от любимой винтовки с прицелом, он был беспомощен, совершенно беспомощен. И он это знал. Его рука дернулась к карману. Я покачала головой.

–Снимай.

Человек без лица взялся за нижний край маски и медленно стал поднимать ее. Тогда-то я и почувствовала, как земля снова уходит у меня из-под ног.

Я поняла, что близится приступ, и мысль, что я останусь здесь наедине со своим безумием и с человеком, который определенно не является мне другом, ужаснула меня. Во что бы то ни стало надо было бежать. Вот она, совсем рядом, парижская магистраль. Сверни влево, поднимись по ступеням — и увидишь вход в метро.

И я кинулась туда. Я спотыкалась, летела зигзагами, но я добралась до него. Какой-то парень играл на саксофоне. Я промчалась мимо, как стрела, и успела заскочить в последний вагон поезда, когда двери уже закрывались. Ноги у меня подкашивались, я рухнула на лавку, обмотала ремень сумки вокруг запястья и постаралась пониже нагнуть голову, чтобы меня не было видно снаружи. Несколько человек вбежали на перрон, и среди них, возможно, был мой преследователь, но поезд уже уносил меня прочь.

Я была близка к обмороку. Кажется, у меня начались галлюцинации, что в моем положении было смерти подобно — да что там подобно, попросту равнялось смерти. Я поднесла руку ко рту и закусила ее до крови. Наверное, со стороны это выглядело некрасиво, но только это помогло мне перебороть дурноту.

Я тотчас подумал, что убийство совершено по страсти, но отложил покуда в сторону эту версию.

Буало-Нарсежак. «Другая»

Тот же вечер

Когда она неожиданно бросилась прочь со всех ног, снайпер — вернее, поверженный снайпер — поднялся, подобрал пистолет и прицелился в спину убегавшей, но что-то — то ли боязнь быть замеченным, то ли жалость к маленькой мечущейся зигзагами фигурке — заставило его опустить руку. Досадуя на себя, он спрятал пистолет, окончательно стянул с лица шапочку и засунул ее в карман. Зря он не послушался совета человека, который научил его почти всему, что он знал.

«И главное: ни при каких обстоятельствах не прикасайся к жертве, особенно если это женщина. Поверь мне, хуже этого ничего нельзя придумать. После этого пойдут такие мысли, от которых будет трудно отделаться».

Снайпер усмехнулся и повел плечом. И правда — его до сих пор била дрожь при одном воспоминании о том, как нелепо она сопротивлялась. Она отчаянно хотела жить — он это чувствовал, — и, хотя она совершила все мыслимые и немыслимые ошибки, ей в конце концов все же удалось уйти от него.

«Нет, — тотчас же поправил он себя, — это я сам дал ей уйти».

Не беда, решил он, окидывая улочку зорким взглядом. Никуда она от него не денется. Нашел он ее здесь, отыщет и в любом другом месте.

Ее приятель явно задерживался. Снайпер не сомневался, что он уже успел уйти через черный ход. Он поколебался. С одной стороны, его грызло осознание поражения — впервые в избранной им жизни профессионального убийцы он поддался чувствам и совершил промах, с другой — он никому не был обязан отчитываться о своих действиях. В ее номере он может набрести на что-нибудь существенное.

Тяжелая стеклянная дверь гостиницы отворилась, пропуская его. Без всяких хлопот снайпер миновал стойку портье, которому в тот момент было вовсе не до посетителей: французы как раз готовились забить штрафной. Когда портье наконец оторвался от экрана, снайпер уже поднимался по ступенькам лестницы.

Он был уверен, что Вероника Ферреро с ее опытом наверняка остановилась на втором этаже, откуда при случае можно выбраться через окно. Но на площадке второго стояла парочка и перебранивалась. Метнув на ссорящихся равнодушный взгляд, снайпер решил прогуляться до верхнего этажа и там сразу же увидел два круглых отверстия, зияющие в одной из дверей.

«Ого! Ну-ка посмотрим, что тут…»

Дверь была не заперта. Снайпер на всякий случай надел перчатки, достал свой пистолет и осторожно толкнул створку.

Нет, приятель Вероники не покинул гостиницу через черный ход. Его ноги торчали из-за кровати, и по тому, как были расположены носки ботинок, снайпер сразу же определил, что их обладатель не вполне жив.

Больше в комнате никого не было.

Снайпер поглядел на часы. До окончания матча оставалось примерно четверть часа. Значит, в это время его никто не побеспокоит: все-таки играет сборная Франции, и этот матч крайне для нее важен.

Он затворил дверь и приступил к осмотру.

Его многое удивляло. Удивляло, что Малыш Дитрих мертв. Удивляла мебель, пострадавшая от пуль. Удивлял, наконец, пистолет на груди Дитриха — тот самый, знаменитый пистолет Вероники Ферреро, на рукоятке которого внизу были выцарапаны ее инициалы.

Интересно, за что она его укокошила? Скажем, он собирался сдать ее Максу. А что? Хотя у Дитриха и была репутация самого близкого Веронике человека, деньги, как известно, способны поколебать любую преданность. Макс, по слухам, обещал неплохое вознаграждение за ее голову — десять миллионов зеленых, ровно в два раза больше, чем должны были дать ей за его голову спецслужбы.

Ладно, это, положим, ясно. Но стулья, развороченные пулями, и дверь, простреленная снаружи (он, как профессионал, сразу же заметил это), — все это уже не лезло ни в какие рамки. Вероника и Дитрих — оба славились своей меткостью и в случае чего сумели бы за себя постоять. Во всяком случае, друг друга они бы не спутали со шкафом или кроватью. А еще этот залихватски подкинутый пистолет… Мол, глядите, люди добрые, что я натворила!

И снайпер задумался о том, что натворила Вероника Ферреро. Тогда, на улице, он, как пишут возвышенным слогом иные романисты, «прочитал у нее в глазах свою смерть». Это было очень просто. Никогда, ни при каких обстоятельствах она бы не оставила его в живых. И, однако, она это сделала.

Это было странно. Положим, Дитрих был другом Вероники, и все же снайпер мог поверить, что при определенных обстоятельствах она могла захотеть от него избавиться. Тут как раз ничего особенного не было. Но то, как она это сделала, тоже было странно.

Снайпер заметил у себя под ногами лоскуток какой-то материи и развернул его. Это был платок с бабочками, и Феникс знал, что Веронике его подарил сам Макс в ту пору, когда был всерьез ею увлечен. Платок был сделан вручную и расписан, кстати сказать, по его собственному эскизу. От него пахло тонкими нежными духами. Снайпер поморщился и бросил его, но не утерпел и вновь подобрал.

Казалось бы, какая никчемная вещь — платок, а берешь его в руки и тут же начинаешь фантазировать, что за человек его обладательница. И хотя ты знаешь, как дважды два, что для нее убить — раз плюнуть (и еще хлеще: даже плевать не надо), и вообще, язык никак не поворачивается назвать ее женственной, симпатичной или хотя бы милой, — ничего не помогает. Снайпер скомкал платок и сунул его в карман, рассудив, что полиции он все равно ни к чему.