Капитан Трафальгар - Андре Лори

Вечером того же дня «Эврика» стояла уже на якоре в потайной бухте, служившей гаванью для цитадели Сан-Марко. С рассвета следующего дня началась погрузка и переноска всех ценных товаров из казематов цитадели в трюм клипера.

Через неделю погрузка «Эврики» была окончена. Одновременно с этим палуба клипера украсилась шестью надежными медными пушками, а между деками возвышалась целая пирамида с ружьями и другим оружием, которое таким образом было во всякое время у всех под рукой. Белюш лично наблюдал за погрузкой снарядов, пороха и оружия. Комендант, уже переселившийся и довольно удобно устроившийся на судне, успел за это время убедиться, что при содействии Белюша и моем он прекрасно сумеет удержать в своих руках главное управление судном. И это положительно возродило его, он словно ожил от этого сознания.

– Если бы кто-нибудь сказал мне шесть месяцев тому назад, что я еще буду командовать судном, я бы, конечно, не поверил ему! – говорил он, весело улыбаясь, в тот момент, когда кабестан «Эврики», под усилием половины людей ее экипажа, сделал поворот и поднял свои якоря, крепко засевшие в песчаном дне.

С того момента, как я расстался с Розеттой и моим отцом, прошло уже двенадцать дней.

– Командир, якоря подняты! – пришел доложить Белюш, почтительно останавливаясь перед Корбиаком. – Какое будет ваше приказание?

– Держать курс на запад… мы идем в Баратарию! – просто отвечал командир, как будто это имя не напоминало ему ровно ничего.

На палубе раздался свисток, затем топот ног и суета. Клипер медленно повернулся на киле, вобрал ветер и с легкостью ласточки, скользящей над водой, вышел в канал, ведущий в открытое море. В тот момент, когда мы выходили из канала в восточной стороне залива, страшный взрыв заставил всех нас обернуться. Казалось, будто грозный вулкан разверг свою огнедышащую пасть над островком, где возвышалась цитадель Сан-Марко, и метал в воздухе, вместе с языками пламени, бесформенные громадные глыбы камня, превращая все в дымящиеся развалины. Момент-другой, и там снова воцарилась мертвая тишина.

Длинный фитиль, зажженный Белюшем в момент нашего ухода из гавани цитадели Сан-Марко, тлел некоторое время и, дойдя до пороховых погребов укрепленного замка, взорвал и разом уничтожил все, что еще оставалось от этого последнего жилища Жана Корбиака.

За все время, пока шли снаряжение судна, погрузка и все необходимые приготовления к отъезду, среди этих забот, хлопот и неустанной работы, ввиду этого столь внезапного и спешного отплытия, мы совершенно не имели времени беседовать между собой. Но теперь, выйдя в открытое море, при благоприятном попутном ветре, гнавшем нас к устью Миссисипи, ничто уже не мешало нам обсуждать на свободе происшествие в прерии, и мы нередко целые часы проводили вместе с комендантом, которого с самого его переселения из крепости на судно все стали звать командиром.

Однажды вечером, сидя с ним в его каюте, я позволил себе спросить его, знает ли он этого Вик-Любена и догадывается ли о причинах, которые могли побудить этого негодяя к попытке овладеть особой командира.

– Да, друг мой, – отвечал Жан Корбиак, – я знаю этого негодяя. Он в продолжение двух или трех месяцев служил у меня в гарнизоне моего форта в заливе Баратария и оказался очень плохим солдатом, пьяницей, дерзким, сварливым, непокорным, словом, такого рода человеком, какого я никак не мог держать у себя. Мне пришлось уволить его после нескольких предупреждений и даже разжалования его из капралов, до чина которого он дослужился в первое время своего пребывания у меня, в простые рядовые… Вот, кажется, главная причина той страшной ненависти, какую питает ко мне этот человек, ненависти, которая так шумно и так ярко проявилась во время моего ареста и которая даже теперь, по прошествии четырнадцати лет, по-видимому, не улеглась в нем.

– Если не ошибаюсь, этот человек принадлежит теперь к составу полиции Нового Орлеана, – заметил я.

– Не могу поздравить новоорлеанскую полицию с таким приобретением, – пошутил командир. – Вероятно, он так же плохо служил ей, как служил мне!

– Так вы не допускаете возможности, чтобы он именно в качестве полицейского агента пытался задержать вас у берегов Сабины?

– Конечно, нет! – с уверенностью воскликнул Жан Корбиак. – Для этого надо было бы, чтобы правительство Луизианы совершенно потеряло голову, добровольно навязав себе на шею такое серьезное дело, как нарушение международного права. Всего вероятнее, что столь крупная сумма, как пятьдесят тысяч долларов, назначенная за поимку моей персоны, давно уже смутила покой этого негодяя, возбуждая его корысть и в то же время льстя его чувству мести. И вот, узнав или угадав, что мои дети вместе с вами пустились в путь, чтобы навестить меня, он последовал за вами, надеясь таким способом выследить и меня. Ничего не может быть легче, как набрать в Новом Орлеане целую шайку разных негодяев, способных решительно на все, если только посулить им какую-нибудь поживу. Все остальное объясняется, конечно, само собой: Вик-Любен, вероятно, нагнал вас, без вашего ведома шел за вами следом все время, вероятно, видел нашу встречу и затем подготовил все для того, чтобы овладеть мной наверняка, поставив всех нас в безвыходное положение тем, что, с одной стороны, преградил нам отступление пожаром саванны, с другой – преградил нам дорогу сам со своим отрядом. А раз я очутился бы в его руках, он, конечно, немедленно доставил бы меня в Новый Орлеан, и вся его орда как один человек поклялась бы под присягой, что они задержали меня в пределах Луизианы. План этот, хитро обдуманный и довольно ловко выполненный, чуть было не удался ему, и, наверно, удался бы, если бы не присутствие духа и находчивость моей Розетты, без чего я неминуемо был бы теперь в его руках!

– Да, это не подлежит никакому сомнению! – поддакнул я. – Но как вы полагаете, командир, неужели судебные власти Нового Орлеана допустили бы и теперь приведение в исполнение своего приговора 1815 года – приговора, столь возмутительного и несправедливого, к тому же столь давнего!

– Вероятно, да, – отвечал Жан Корбиак. – Прежде всего, судебные власти вообще не любят изменять свои решения и отменять свои приговоры. Далее, справедливость требует сказать, что этот приговор 1815 года, который мне, конечно, не подобает одобрять, имеет, однако, свое серьезное оправдание со стороны поддержания общественного порядка и безопасности, а также со стороны международного права. С точки зрения француза, на которой, конечно, стоял и я, я полагал, что имею право на свой собственный страх продолжать борьбу и преследование англичан везде и всюду, где они попадутся мне. Но с точки зрения американского правительства, я вынужден сознаться, что власти Нового Орлеана не могли допустить моего открытого сопротивления их постановлениям. На их месте я, вероятно, поступил бы точно так же. Из этого ты видишь, что сама логика требует ратификации этого приговора и приведения его в исполнение… Тем не менее я склонен думать, что ввиду моего настоящего положения мне была бы дарована жизнь и смертная казнь заменена бы пожизненным заключением в какой-нибудь крепости… Впрочем, не следует упускать из виду и то, что американская партия, всесильная в настоящее время в Новом Орлеане, может потребовать моей казни и, пользуясь этим случаем, унизить и оскорбить французскую партию…