Алло, Милиция? Часть 2 - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

в которой я тебе предлагаю выбор: поискать счастья в другом месте, потому что Валентина Ивановна тебя терпеть не захочет, или вырасти. Видела, сколько у Прокофьевны золота? Хватит на зубные протезы кашалоту. Её источник дохода станет твоим. Но только при одном условии — твоём согласии. Я женщин не насилую. Предпочитаю уговаривать.

— А вот твой Лёша…

— Он пробовал насиловать? Смотри, получишь срок за сопротивление работнику милиции. А пока на свободе, налей кофе. Душевная отбивная была, кстати. Спасибо! Как-нибудь повторишь.

Она встала и принялась заваривать кофе в турке, не размениваясь на растворимый.

— Он такой настойчивый, этот лейтенант, что уже противно стало. Такому дала бы… ну только по очень большой необходимости.

— А из жалости?

— Из жалости — нет, — Элеонора аккуратно налила кофе через ситечко в две чашки. — Тебе с сахаром и сливками?

— Только с сахаром. Расскажи, почему тебе не присуща жалость.

— Присуща. И именно поэтому Лёху к себе не подпущу. Понимаешь… Есть мужики, нуждающиеся исключительно в самоутверждении. Ему надо только отметиться — поставил палку красивой высокой бабе. Чтоб перед другими кобелями хвастаться. Мне с таким достаточно убедиться, что надел презерватив, раздвинуть ноги, главное — быстрее сходить помыться после его грязных лап и слюней. Лёха не такой. Я ему правда нравлюсь. Если дам разок, а потом пошлю подальше, удар получит по самолюбию недетский. Говорят, у некоторых после такого облома вообще не встаёт. Он мне ничего плохого не сделал. Зачем его обижать?

— Вот я к тебе и не пристаю, чтобы не быть обиженным. Ты умеешь относиться к подобному легко, я — нет. Угостишь меня по дружбе, неминуемо в тебя влюблюсь, но без взаимности, значит — и без продолжения. Расстроюсь не меньше Лёхи. В общем, спасибо за кофе и ужин, но, моя драгоценная, я не услышал твоего крайнего слова. Согласна ли ты… — он перешёл на тональность, которой в ЗАГСах говорят «согласны ли вы взять в жёны Марьпетровну». — Согласна ли ты стать заведующей комиссионки и лично контролировать всю противозаконную деятельность, временно допускаемую в «Верасе» в интересах госбезопасности СССР?

— Куда я денусь?

— Эй! — Егор протянул руку и положил пальцы на её запястье. — Не так. Или ты доверяешь мне, и мы всё делаем как надо. Либо я докладываю, что ошибся в рекомендации, никакого сотрудничества не будет. Тогда с тебя берут подписку о неразглашении, и вся любовь.

Она думала с минуту, покусывая губу. Зубы, кстати, были не идеальные. Время повального увлечения брекетами ещё не пришло.

— Ты меня точно не оставишь?

— Не оставлю. Но и каждый день опекать не буду. «Песняры» предлагают прокатиться на гастроли по России, попеть песенки, что я им горланил в мотеле. Это примерно неделя-две. Оттуда смогу контролировать процесс только по телефону. Кстати, парни про тебя спрашивали.

Он поднялся, Элеонора тоже встала и полуобняла его, положив руки на плечи.

— Если не считать отца, ты — первый мужчина, делающий мне добро и ничего не просящий взамен.

— Как это? Через тебя намерен получать долю от криминала в советской торговле. Я — не просто твой лучший друг, Эля. Гораздо больше. Я — твой соучастник в преступной деятельности.

Её лицо было очень близко. Наверно, рост девушки — максимум 178 сантиметров, в общем — умеренно, она такая же или чуть ниже Егора, если не злоупотреблять каблуками, возносящими на баскетбольную высоту.

— Я тебе верю. И одновременно немного боюсь. Ты непонятен мне. Даже не тем, что не пытаешься затащить меня в койку. Вообще… другой. Вроде юрист, из следственного отделения РОВД. Но о хождении на грани закона и даже за гранью говоришь столь легко… И не только.

— Там, где я воспитывался, совсем другие представления о частнопредпринимательской деятельности, прибыли, свободных деньгах. Только, прошу тебя, никого не убивай, не торгуй детьми, наркотиками и оружием, хорошо?

— Да… Что дальше?

Она не убирала руки.

— Тебя вызовут и всё объяснят, чего я не досказал. А мне позволь удалиться. У меня сегодня ещё одна встреча, очень нужная.

— Заходи. По делу и как угодно. И не считай меня бессердечной, циничной. Я ранимая и сентиментальная. Только после разочарований юности пришлось это запрятать глубоко.

Её прикосновения не прошли бесследно. Настя пришла в ужас:

— От тебя женскими духами пахнет!

— Когда буду пахнуть чужим мужским одеколоном, начинай беспокоиться.

— Противный! — стоя в прихожей и даже не сняв верхнюю одежду, Настя уткнулась ему в грудь. — Мне и так тяжело.

— Раздевайся и проходи, расскажешь. Это новый этап отношений.

— Какой?

— На первом девушка сияет как начищенная бляха на ремне солдата-первогодки, какие бы кошки не скребли на душе, потому что мальчики сочувствуют грустным, но предпочитают весёлых. На втором она делится горестями.

— На третьем просит решить все её проблемы, поэтому предусмотрительные парни убегают при первых признаках второго этапа.

Она извлекла из сумки домашние тапки, не приезжавшие на Калиновского в конце сессии. Сейчас они знаменовали ещё один шаг к завоеванию территории.

Всегда остаётся выход — сообщить, что хозяин требует освободить квартиру, обоим вернуться в общежитие, а там видно будет. Иногда так проще, чем честнее сказать: конец.

Но в этот вечер, 1 февраля, Егору совершенно не хотелось заглядывать в неприятные перспективы.

— Знаешь, я соскучился. Хоть не виделись всего-то двое суток. Не знаю точно, что у тебя взорвалось в Гродно, но рад, что ты здесь. Располагайся и не уезжай, даже когда общагу проветрят.

— Мама взорвалась.

Больше ничего не объясняя, Настя принялась раскладывать вещи. Кроме сумки с тапочками и кучей мелочей она притащила довольно объёмистый чемодан. Скорее всего, вызывала такси.

— Меня покормили. Ты наверняка голодная. Хочешь, метнусь в гастроном?

— Я кое-что взяла с собой. И если не хочешь усугублять студенческий гастрит, позволь мне выбирать продукты и готовить. Конечно, у тебя талоны на спортивное питание…

— Обычная столовка. Только бесплатно. Расскажи про маму, скинь с души.

Настя оставила вещи в покое и уселась на неразложенный диван.

— Особо ничего не произошло. То, что и так все знали, стало очевидным. Утром в воскресенье отцу кто-то заложил, что видел нас с тобой в ресторане «Беларуси». И ты ничуть не подходишь под описание Антона. Значит, можно не притворяться, будто они верили, что я гуляю до полуночи и пахну вином, повеселившись в компании подружек.

—