Три седьмицы до костра - Ефимия Летова

для тебя слова. Все же я давно пребываю в вашем мире. Магический договор не будет действовать, если я не представлю себя на вашем языке. У нас нет государства, подобного вашему. Есть очерёдность нахождения от центра мира. Чем ближе к нему, тем сильнее тень.

— Второй — это ведь достаточно близко?

— Да, — тварь легко теряет человеческую форму, оборачивается вокруг меня черной лентой. Но я все равно слышу ее шелестящий размерянный голос. — Это близко.

— Если ты был… сильный, почему ты не смог там остаться?

— Меня прокляли, — совершенно спокойно произносит тьма.

— Кто?! — мне казалось, что любое человеческое проявление тварям должно быть чуждо.

— Кто-то из тех, кому не хватало силы, кто стремился оказаться на моем месте. Прошло много веков, светлячок. Это уже не важно.

— Но разве ты не хочешь вернуться обратно?

— Хотел… когда-то. Но не мог. Здесь я слабее. Но этот мир, — тварь словно заколебалась, лента пошла волнами, словно водная гладь, то ли не зная нужного слова, то ли не желая его произносить. — Интереснее. Чувства. Ощущения. Эмоции. Правила. Люди. Их условности. Вкус. Запах. Осязание.

— Разве у вас нет условностей, — пробурчала я.

— Есть. Кровь нельзя отнимать силой. Только по договору.

— Договору, заключённому обманом.

— Я никогда тебя не обманывал.

Это был бессмысленный спор.

— Их было много… тех, кто давал свою кровь тебе?

— Да. В вашем мире я около семи столетий.

Это не укладывается в голове. Для меня это почти вечность. Шей видел мир, в котором не было городов.

Но я вдруг представляю себе… других. Бесконечную череду женщин, непременно молодых и прекрасных, подставляющих твари шею, губы… тело, душу. Отдающих себя за призрачную возможность обрести мнимое, опасное могущество или, как и я, заключивших глупую сделку. Или по иным причинам, о которым мне не хочется даже думать.

Мне должно быть их жаль, а я… я…

Я их почти ненавижу.

— И все они — те, кто давали тебе кровь — стали такими, как я…? — за семь столетий костры инквизиции культа неба могли пылать, не переставая.

— Какими — такими, как ты?

— Обладающими частью твоей тьмы?

— Нет, — тьма снова смотрит мне в лицо человеческими черными глазами, с человеческого лица. За исключением цвета глаз, свой мужской облик Шей не менял, и это почему-то злило. Мне не хотелось воспринимать его таким!

— Нет, — повторяет тварь. — Тьма сама выбирает свое хранилище, свой сосуд. Только ты. У меня — только ты. У других, возможно, был кто-то еще. Думаю, не больше одного. Это редкость. Не знаю. Мы не поддерживаем связь.

Меня охватывают чувства, стремительные, слишком… поглощающие, слишком… бессовестно радостные. Почти эйфорические. И только одна мысль остужает, как ледяной дождь, как внезапный град посреди тепленя:

— А вас, теней, много?

— Нет. Я не знаю точного числа.

— Меньше… пятидесяти?

— Гораздо.

Я стою, снова упираясь ладонями в края колодца. Гораздо меньше. И это может значить только одно. Из пятидесяти трех казнённых, сожжённых заживо за последний год доблестным служителем неба инквизитором Герихом Иститором большинство были невиновны.

Если вообще не все.

Глава 21

На полноценное осознание этого факта у меня нет сил. Не сейчас. Чуть позже. Когда моя тень растворится в ночи, когда я останусь одна.

И непонятно, что делать с ним, этим знанием. Герих Иститор не тот человек, с кем можно спорить или даже просто говорить — кажется, эта мысль последнее время слишком часто приходит мне в голову. И мне уже не спасти тех, кого уничтожил в своем стремлении очистить от демонической нечисти погрязший в пороке мир инквизитор. Однако я могу чуть-чуть помочь своей сестре. Если могу.

— Шей.

— Да, светлячок?

И от этого обращения, даже в чем-то нежного по сути, совершенно привычного — он называл меня так с первой встречи, застарело-болезненно что-то ёкает внутри.

— Тая.

— Что ты хочешь сказать?

— Меня зовут Тая. Зови по имени, не надо никаких… прозвищ. У нас, у людей, так принято. И это — тоже не желание.

— Чего же ты желаешь, Тая?

— Мою сестру разлюбил муж. Он встречается с другой женщиной. Ты можешь сделать так, чтобы он полюбил ее снова?

Вопрос задан, и я с трудом перевожу сбившееся дыхание. Жду ответа, понимая, что несмотря на весь ужас, весь стыд и страх от многолетнего общения с тварью, где-то в глубине души я всегда чувствовала себя… защищенной. Моя личная искра, данная не светлым небом, а тёмной судьбой. Магия. Мой собственный волшебник.

— Тот самый муж, который должен был перестать хотеть пить огненную воду?

— Да.

— Это сложное желание, Тая.

Внутри все обрывается. Он не может, не может, не может… Что мне тогда делать?

— Ты не в состоянии его исполнить?

Шей возникает прямо передо мной, глаза — бордовые, кровавые — смотрят на меня.

— Слишком размытое. Непонятное. Я могу сделать так, что он не сможет совершить акт соития со всеми другими женщинами, кроме твоей сестры. Но любовь? Вы, люди, одним этим словом называете слишком многое, сами не понимая, в чем суть. Вот ты — целовала меня, но не любила, верно? Откуда тебе знать, любит ли твой муж твою сестру? Или ту, другую женщину?

Я молчу, растерянная. Тварь никогда не была еще столь многословна.

— Я не могу выполнять столь неопределенные желания. Последствия могут оказаться непредсказуемыми. Про соитие, — меня передергивает от этого "научного" слова, хотя подобрать более приемлемый для себя вариант тоже не могу. — Это выполнить можно, если таково твое желание. Но…

Тварь смотрит, алые радужки в глазах — словно спелая вишня.

— Могу я спросить тебя?

Это что-то новое. Что-то изменилось — и то, что мы так говорим, так по-людски, и его вопросы ко мне, и я. Я тоже изменилась.

— Спрашивай.

— Ты никогда ничего лично для себя не просишь. Но чувствуешь себя вправе решать за других. Почему?

Вправе решать за других? Я?

Да что эта тварь понимает!

* * *

— Что это еще за новости?! — мать с отцом, наверное, смотрят на Саню в упор. Танита, скорее всего, лежит на меховом одеяле на скамье, Север машет над ее головой сложенной из бумаги фигуркой, похожей на птицу — и племянница улыбается, радостно агукает и гулит.

— Это надежный человек, в доме будет только она и несколько старых слуг, даже муж уехал, — терпеливо втолковывает сестра. Ее губы улыбаются, а глаза словно подернуты легкой дымкой, лицо припухшее — от беременности или от недавних слез?

— Риза обеспечена, ее муж — богатый человек. Да и для Таи было бы полезно