Катастеризм - Александра Голубева

Папа как-то неловко потёр щёку и покосился на Даню. Вздохнул. Заговорить не решился.

Пришлось самому:

– То есть волноваться не о чем?

Лаборант наморщил фигурные усы:

– В медицине всегда есть о чём волноваться, и если кто-нибудь попытается убедить вас в обратном, это аферист и шарлатан. – Ухом Даня почувствовал, как папа неловко заёрзал на стуле. – Человеческое тело – слишком сложная конструкция. Оно может подвести любого, и гарантий нет. Но здесь, в «Плеядах», за вашими родителями будут очень внимательно следить, и в реальности куда вероятнее, что мы отыщем у них какую-нибудь болячку, которую в большом мире все пропустили бы.

Обращался он к Дане, будто это Даня – родитель, приведший детей на приём к терапевту, а те знай себе пускают слюни и возят пальцами по стеклу. Косые солнечные лучи, белые халаты, блестящий никель – всё это для них симпатичные игрушки, но стоит пригрозить, что сейчас начнутся уколы, как дети надуются, забьются в угол и наотрез откажутся выходить.

Но потом ты протянешь к ним руку – и они доверчиво за неё ухватятся, подставят палец под иглу и вытерпят боль за обещанную шоколадку.

Родители – это ведь те же дети, только хуже. Дети тоже ничего не смыслят в том узеньком проблеске времени, что называется «современностью», они тоже беззащитны, их тоже надо оберегать. Но с детьми хотя бы греешь себя мыслью, что чему-то их научишь, что-то передашь, что где-то там, впереди, их ждёт будущее – огромное и причудливое, как Кунсткамера.

А у родителей впереди только старость и смерть, на которые ты обязан будешь смотреть.

Лучше белые халаты. Лучше блестящий никель.

Блестящая возможность скататься в экспедицию с ними вместе – на равных.

– Нужно ещё подписать вот это, – снова протянул смарт лаборант. Папа снова тапнул не глядя, но мама вдруг поджала губы:

– Что это?

– Трудовой договор. Фиктивный, разумеется.

– Что?.. – растерялась мама. Лаборант настойчиво качнул смартом в её сторону:

– Вас не предупредили? К сожалению, мы не имеем права проводить исследования на случайных людях – только на сотрудниках «Плеяд». Поэтому формально мы трудоустроим вас стажёрами. Не волнуйтесь, это никак не повлияет на реальность – договор составлен так, что там даже ваши обязанности не описаны.

Мамин палец нерешительно завис над смартом.

– В мире сейчас существуют два кодекса медицинской этики: Хельсинская декларация и GCP, Good Clinical Practices, – в голосе лаборанта не было нетерпения, но что-то чуть позвякивало, как перетянутая струна. – В большинстве стран мира принята первая, но и США, и Россия, к сожалению для нас, работают по второй. GCP раньше был кодексом более мягким, но в последние годы, наоборот, стал консервативнее. По нему рискованные медицинские эксперименты на случайных людях допустимы, только если пациент болен неизлечимой или критически тяжёлой болезнью. Как вы понимаете, на теломеразную терапию это не распространяется, ведь естественное старение клеток медицина болезнью упрямо не признаёт. Хотя с эволюционной точки зрения это тот же рак… в общем, нужно вас оформить, – он почти коснулся смартом маминого пальца. – Прошу.

Мама отдёрнула руку.

– Это же… не совсем честно получается, – сказала она.

– Мам, не надо, а? – Дане стало неудобно на стуле. – Просто формальность, ну.

Она не ответила, перевела взгляд на папу. Тот пожал плечами.

«Если общество позволит ставить такие эксперименты даже исключительно над сотрудниками вашей лаборатории, что помешает вам завтра нанять стажёрами десяток студентов?» – вопрошал благочинный Питер Робертсон, похожий на католического пастора, и доктор Шарп возмущённо сверкал глазами в ответ. Он экспериментатор и идеалист, да ещё и американец.

Он наверняка просто не знает, как всё это делают сотрудники его лаборатории в Москве.

Цель проекта «Плеяды» – достигнуть катастеризма.

– Ну ты что, одного папу бросишь? – нетерпеливо рявкнул Даня, и мама виновато поставила подпись.

Они толком не попрощались. В офис вошли несколько санитаров, и вокруг мамы с папой свился водоворот – белых халатов, блестящего никеля; да и посещения будут доступны почти всегда.

Когда Даня встал, он на мгновение увидел в стеллаже с инструментами маму – с синими июльскими глазами – и папу – с копной рыжеватых волос. У них не было ни морщин, ни пятен на лице, они стояли прямо, и папа лёгким взмахом закидывал на плечо рюкзак. Отражаться рядом с ними было очень странно.

А если ещё один курс терапии, они с Даней совсем сравняются?

– Не уходите, – сказал лаборант. – Вам тоже нужно будет подписать документы. Но это с секретарём, я займусь пациентами.

– Я бы всё-таки хотел лично познакомиться с доктором.

Усы лаборанта довольно закруглились.

– Я и есть доктор Оскольский. Что, молодо выгляжу? – Он рассмеялся. – Подождите немного, к вам придут. – И пружинисто повлёк маму с папой из кабинета. Те посеменили было за ним, но у дверей папа вдруг встрепенулся:

– Данька, а ты перекрыл у нас воду? Не забыл?

– Папа, – ласково ответил Даня, – ты не на Северный полюс отправляешься.

За дверью доктор Оскольский нетерпеливо пощёлкал пальцами, и мама с папой ушли.

Неудивительно, что Даня принял специалиста за лаборанта. Если вдуматься, он не особо и молодо выглядел: усы и очки прекрасно скрывают возраст. Ему могло быть и двадцать пять, и сорок пять. Не приглядывался толком, пошёл за стереотипом – что серьёзные врачи не носят мятных шнурков. Поделом ему.

И всё же когда Даня обернулся к своему отражению в стеллаже, тени мамы и папы всё ещё стояли там, и стоял неожиданно молодой доктор Оскольский, и сам он тоже стоял – и пару секунд не мог вспомнить, откуда именно знает, что вот этот человек в отражении – это именно он сам, а не кто-то другой.

– Ничего себе у вас рейтинг доверия кислый, – склонилась над смартом Женя.

– «Кислый»?

– Плохой. Даже не жёлтый, оранжевый. Вы бы осторожнее с этим.

– А то что? – спросил Тульин.

– Ну. «Мармара» продаёт ваши данные компаниям – с соответствующей пометкой. Маленькие за этим следить не могут, а у больших попадёте в чёрный список. Перестанут предлагать вам скидки, акции всякие…

– Переживу.

– …перестанут предлагать ваши посты в соцсетях в «пропущенном»…

– Это-то почему?

– У «Мармары» контракт с анаграмом. Вы не знали? Открытая же информация.

Тульин не ответил.

Перед глазами его трое парней в толстовках агрессивно толкали друг друга в плечи. Это очень напоминало начало драки – он бы и сам так решил, если бы не видел недавнего мема про руферов, якобы пытавшихся сталкивать друг друга с крыш. Почему это смешно, он уже упустил. Суть в том, что тут не только машина – тут и на секунду отставший от времени человек не уловил бы иронию.