По дуге большого круга - Геннадий Турмов

– Назад! К барабанам!

В жизнь Жениного поколения музыка входила посредством круглых черных репродукторов военного и послевоенного времени. Просыпались тогда под музыку «Рассвет над Москвой-рекой» из оперы «Хованщина» Мусоргского, а засыпали под веселые арии из оперетт советских композиторов, из которых чаще всего звучала «Свадьба в Малиновке» Александрова.

Но ведь одно дело слушать музыку, а совсем другое дело – играть самому на каком-нибудь музыкальном инструменте. Перед выпускным классом у Евгения невесть каким образом оказалась во владении семиструнная гитара, и он не мог вспомнить – откуда. Что не покупал ее и что ее ему не дарили – это точно! Ну, в общем, появилась у него гитара, и все! Он приобрел пару «Самоучителей игры на гитаре», освоил азы нотной грамоты и так терзал гитарные струны, что его стали попросту выпроваживать из дома на улицу. Однажды, когда он в очередной раз закрылся в комнате, аккомпанируя на гитаре и старательно выводя слова:

– Семиструнная гитара до сих пор в ушах звенит… – дверь неожиданно открылась, и отчим насмешливо проговорил:

– Что в ушах звенит – это точно!

И попросил пойти с гитарой на сопку перед домом, благо стояло лето. Усевшись на пеньке, немного побренчав на гитаре, Евгений призадумался о бренности жизни и внезапно вздрогнул, увидев, как к гитаре протянулась чья-то рука с татуировкой на пальцах. Он повернулся и увидел соседа из нижнего двухэтажного дома, с золотой фиксой на переднем зубе и косой челкой на лбу. Одет тот был в брюки и сетчатую майку, сквозь которую просвечивало расписанное татуировкой с куполами, крестами и кинжалами крепкое и смуглое с буграми мускулов тело.

– Дай-ка сюда струмент, – пробасил он.

Подстроив струны и взяв несколько аккордов, сосед заиграл. Ни до, ни после, ни на концертах именитых музыкантов в больших концертных залах Евгений не слышал столь виртуозной игры. Он с завидной легкостью исполнял известные и неизвестные мелодии. Сосед внезапно прервал игру, бережно передал гитару Евгению и бросил кратко:

– Приходи завтра.

Сосед по кличке «Артист» недавно вернулся из заключения и был «бандитом», как перешептывались между собой осторожно жители окрестных домов.

С нетерпением ожидая очередной репетиции, Евгений бегал на сопку, слушал игру Артиста, получая уроки и затрещины, если неправильно брал аккорды. Артист с Женей особо не церемонился, а тот мужественно терпел и жаждал хоть немножечко приблизиться к тому мастерству, которым обладал его учитель и мучитель. Через месяц Артист не пришел на сопку и навсегда исчез из его жизни. А полонез Огинского, которому он научил, Евгений еще долгое время исполнял на гитаре, но, как правило, для себя самого.

В выпускном классе Евгений написал песню и напел ее учителю пения. Учитель был из военных дирижеров, летом ходил в кителе без погон, а зимой в шинели. В одном классе с Евгением училась его дочь, девушка с грубыми чертами лица, инвалид: у нее не было руки и ноги, которые она потеряла еще в детстве в Западной Украине, когда бандеровцы бросили гранату в клуб, где собирались на какое-то торжество офицеры с семьями. Мать ее погибла, а отец запил горькую и оказался после демобилизации в дальневосточном шахтерском поселке.

Но у Марии, как звали его дочь, оказался от природы красивый голос, исключительной чистоты, красоты и силы. Она, казалось, не чувствовала своей ущербности, и смело, нисколько не смущаясь, выходила на сцену, ковыляя на одном протезе и придерживая левой рукой другой протез на правой руке.

Но если во время ее пения закрыть глаза, не смотреть на сцену, а просто слушать ее голос, завораживающий и чувственный, то большего удовольствия придумать было просто невозможно.

Евгений пришел к ним в дом. В маленькой комнатушке, клубился табачный дым, пахло водкой и крепким одеколоном. Когда он, стесняясь, напел слова своей песни, учитель проиграл мелодию на пианино, чудом вместившееся в эту невообразимую тесноту. А потом он спорил с человеком, оказавшимся в это время в комнате. Они говорили о какой-то «кафе-шантанности», употребляли замысловатые музыкальные термины, прерывая разговор только на то, чтобы выпить очередную рюмку, вернее, граненый стакан водки.

А потом было несколько концертов школьной самодеятельности, в том числе и на городском смотре, на котором Мария пела эту песню, а Евгений аккомпанировал на гитаре.

Принимали их всегда тепло, аплодировали долго и даже вызывали на бис. Они заработали не одну почетную грамоту.

…Вторым музыкальным инструментом, на котором Евгений научился играть, был аккордеон, вернее, его «четвертушка». Эти мини-аккордеоны распространялись по Советскому Союзу с помощью каталога «Товары – почтой».

Заработав за лето на стройке немного денег и отдав добрую половину матери, на оставшиеся Евгений и выписал по почте этот музыкальный инструмент. Обложившись «Самоучителями игры на аккордеоне», он выучил кое-какие немудреные мелодии, что-то подбирал по слуху, а потом подошла пора выпускных экзаменов в школе, потом вступительных в институт. Когда, уже став студентом, Евгений хватился своего аккордеона, то все трое братьев, плутовато отводя глаза, клятвенно божились, что не видели, не трогали, не брали, не играли, да и зачем он им этот аккордеон… На следующий год такая же участь постигла и «беговые» коньки с ботинками, и финские лыжи с настоящими бамбуковыми палками.

Ну, на нет и спроса, как говорится, нет. Купил Евгений себе с очередной получки баян. Работал он тогда судосборщиком в девятнадцатом цехе Дальзавода, но это днем, а вечером был студентом, причем очником. Тогда это была очередная реформа высшего образования: производство вплотную придвинули к высшему образованию. Но так получилось, что в этом эксперименте его группа была первой и, кажется, последней. Эксперимент, прямо скажем, – не удался. Произошло просто элементарное увеличение срока обучения. У корабелов он составил почти семь лет. Когда пришло время выхода на пенсию, многие сокурсники отбивались от органов соцобеспечения, доказывая всевозможными справками, что это положение в свое время было установлено правительством и ни в какие академические отпуска они не уходили.

Евгений жил в рабочем общежитии, в комнате было шесть человек. На баяне пробовали играть все, а он даже записался в кружок баянистов при Доме культуры моряков (так тогда назывался Пушкинский театр). Ему пришлось тогда выдержать вступительные испытания, и он исправно посещал занятия кружка в течение определенного времени.

Весной в его общежитии затеяли ремонт и состоялось переселение в другое общежитие. Комнату расформировали, и он оказался вместе с другом-сокурсником Володей в такой же стандартной общаге.

Когда они переехали, вернее, перешли, а вещей-то было у каждого по чемодану, да баян в футляре, к ним подселили парня, кажется, из восемнадцатого цеха.

Баян, как и чемодан, Евгений засунул под кровать, как делал и в том общежитии, где проживал прежде.

Утром все ушли на работу и возвратились после занятий в институте часов в одиннадцать вечера. Евгений полез под кровать, чтобы достать какую-то понадобившуюся вещь из чемодана и увидел, что футляр с баяном исчез… Не появился и сосед по комнате. Поиски ни в этот день, ни в последующие ни к чему не привели. Расстроился он, конечно, сильно.