Повседневная жизнь Венеции во времена Гольдони - Франсуаза Декруазетт

Присутствие электоров (избирателей дожа) весьма примечательно с точки зрения субординации государя по отношению к тем, кто вознес его на вершину власти. Ибо, являя собой образец хранителя государевых добродетелей, дож тем не менее был всего лишь образцовым Отцом, но отнюдь не Господином.[252] Даже облаченный в поистине царские одежды, он был всего лишь, по заключению Бельфоре, «государем без власти, государевой тенью».

Дож избирался пожизненно; подобного «навечного» избрания в системе венецианских институтов управления удостаивались только прокураторы Сан-Марко и Великий канцлер, руководивший чиновниками. Дожами обычно становились лица не моложе шестидесяти лет и только по воле избирателей. С самого основания Венеция жила в постоянном страхе перед узурпацией власти какой-либо одной личностью и установлением династического режима. «Мы делаем тебя дожем», — гласила формула избрания государя, и в ней шла речь не о «мы» — величествах, а о «мы» — коллективе, о сорока одном электоре, которые с 1249 г. избирали дожа путем чрезвычайно сложной процедуры, соединявшей в себе элементы жеребьевки и выборов. Сначала определяли баллотино — юношу, в обязанность которого входило извлечь из сумки баллоты — маленькие шарики, с помощью которых выбирали первых тридцать электоров, начинавших долгую процедуру избрания дожа. Выбор баллотино доверяли воле божества и случая: процедура избрания происходила в тот же день утром, по выходе из собора Святого Марка, избирателями были самые молодые советники.[253] Дальнейшая чрезвычайно сложная и запутанная процедура избрания дожа изложена в популярной считалочке:

Процедура эта продолжалась около трех дней. Во время, так сказать, «первого тура», должен был быть избран сорок один электор. На следующем этапе происходили собственно выборы дожа: им становился кандидат, получивший первые двадцать пять голосов; процедура эта могла быть более или менее продолжительной в зависимости от личности претендентов и политических интриг. О смерти прежнего дожа объявляли только после начала выборов — в 1741 г. смерть дожа Луиджи Пизани хранили в секрете целых восемь дней,[255] ибо на время выборов образовался вакуум власти.

Политическая функция дожа сводилась прежде всего к запретам и контролю. В соответствии с ритуалом дож, вступая в должность, произносил торжественную клятву; за соблюдением ритуала наблюдали трое «корректоров». В присутствии своих советников новый дож присягал не превышать пределов вверенной ему власти и разоблачать тех, кто в обмен на свои услуги станет подстрекать его превысить свою власть. Затем шли запреты, цель которых была оградить Республику от любых попыток установления династического правления и укрепить независимость Венецианского государства от иностранных держав. Так, стать членами Сената могли только сын и старший брат дожа (в крайнем случае, его племянник), да и то без права голоса. Родственники дожа не имели права занимать управленческие должности (Reggenze) ни в Венеции, ни тем более за границей. Дож и его семья не имели права поддерживать контакты с деятелями церкви, чтобы не вносить смуту в разделение властей, ибо это разделение составляло одну из основ венецианской конституции. Дожам не дозволялось вступать в контакты с посланниками, все письма свои и прошения эти последние должны были передавать в Коллегию, дож даже не имел права распечатывать эту корреспонденцию, равно как и любые официальные письма, без присутствия своих советников. Также он не имел права лично отправлять письма иностранным дипломатам, принимать и выслушивать в своих личных апартаментах легатов, нунциев, посланников или же чиновников по особым поручениям.[256]

Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы дож обогатился или расширил свои вотчины, воспользовавшись своим «служебным положением». Когда кандидат избирался дожем, предполагалось, что он уже обладает солидным состоянием; последнего венецианского дожа Лодовико Манина, уроженца Фриуля, избрали буквально насильно, против его воли,[257] и исключительно по причине его огромного состояния. Цивильный лист дожа был весьма скромен: государь был занесен в список чиновников, состоящих на жалованье у Республики («госслужащих»), и ему еженедельно, каждую среду, выплачивалось по сто цехинов, иначе говоря, дож получал 14 258 дукатов в год. Роскошные празднества, все эти балы, банкеты и фейерверки, которые ему приходилось устраивать по случаю своего вступления в должность, оплачивались из его личных средств, равно как и поддержание в порядке и обустройство дворца и часовни. Дож своим собственным имуществом отвечал за сбалансированность бюджетной сметы на содержание дворца; он мог взять взаймы определенную сумму на покрытие неотложных расходов, связанных с исполнением должности, однако после его смерти наследники обязаны были в недельный срок вернуть долг в общественную казну: в противном случае они лишались права занимать государственные должности. Хотя дворец именовался Дворцом дожей (Палаццо дожей), он, тем не менее, не являлся собственностью его обитателей. Дворец считался общественным зданием, и дож, согласно особому постановлению, был обязан бесплатно селить в специально отведенных для этого помещениях некоторое количество «бедных ремесленников». Эти дополнительные помещения находились на задворках дворца, ближе к Рио делла Каноника. Собственно дворец был прежде всего зданием, предназначенным для работы правительства, поэтому среди одиннадцати комнат, отведенных лично дожу, большинство являлись приемными. Таким образом, частной жизни у дожа практически не было. Дож — собственность Республики, узник собственного дворца — так отзывались о дожах многие их современники. Начиная с 1355 г. дож уже не имеет права покидать остров Риальто более чем на пять дней, и ему приходится довольствоваться садами и радостями Джудекки. Впрочем, общественная жизнь дожа насыщена до предела. Он председательствует в Большом совете, в Сенате, в Кваранциях. Все приемные дни он вместе с шестью советниками из своего Совета обязан сидеть и выслушивать просьбы и прошения. Каждую среду он посещает местные судебные ведомства, коих в XVIII в. насчитывалось от двухсот пятидесяти до трехсот, и проверяет их работу. Он регулярно созывает дворцовых судей, дабы «приободрить их и побудить работать еще лучше», и следит за тем, чтобы ночные караульные сообщали в Кваранцию по уголовным делам обо всех случившихся убийствах и ограблениях.