Крысоловка - Ингер Фриманссон

Она застыла в неловком положении. Люк со скрежетом распахнулся, упал четырехугольник света. Прямо на нее.

Откинув голову, Ингрид ждала.

Сутки. Ровно столько было Томасу двадцать пять лет назад. Жалкая обезьянка со скрюченными лапками и маленькими глазками. Обезьянка смотрела на нее, точно спрашивала: «Эй, ты кто?» Да-да, она видела любопытство в этих заплывших глазках. С годами любопытства поубавилось.

После родов за ней присматривала акушерка. Оказалась разговорчивой.

– Да вы не волнуйтесь, все у вас нормально прошло.

Нормально? Что-то ей не верилось.

Роза помнила, как кричала и кричала, как было невмоготу. Ей стало стыдно. Ведь женщины мечтают родить.

– У вас чудесный мальчуган, – погладила ее по руке акушерка.

– Спасибо.

– Думаю, он на вас похож.

«Лишь бы не на отца», – подумала Роза.

Эта акушерка не задавала вопросов. Не то что принимавшая роды. Стоило Розе появиться в отделении, так и накинулась с расспросами:

– А вы что, одна? Отца ребенка разве не будет?

– Я не поддерживаю с ним отношений, – с трудом выдавила Роза; ей чудилось, что ее вот-вот разорвет от боли. Словно ее разбирали на части.

– Значит, вы одна пришли? – не отступала акушерка.

К счастью, скоро ее смена закончилась и она ушла. Розе она не нравилась – совсем чужая. И руки ее, нырявшие ей между ног, были такими холодными. То и дело взглядывала на часы.

– Роды могут затянуться. У вас раскрытие на три пальца…

Будто это она такое наказание приготовила.

Мама предлагала присутствовать при родах. Сидеть рядом, вытирать пот с лица. Массировать спину, если станет совсем невыносимо. Роза отказалась. Но после ночи адских схваток пожалела об этом.

В палате она была большую часть времени одна. Из коридора доносились протяжные крики. Персонал явно нервничал – самый наплыв рожениц.

Под утро дело пошло быстрее. Новую акушерку звали Инге гард. Она внимательно изучила медкарту.

– Поздравляю с юбилеем. Отличный подарок ко дню рождения!

– Нет! – застонала Роза. – Он не родится сегодня, я не выдержу!

Ингегард взяла ее лицо в ладони:

– Мы справимся, мы вместе, вы и я.

Она больше не была одна. Она была теперь в команде. И в четверть двенадцатого родился мальчик.

С ребенком проделали все положенные манипуляции и положили его рядом с ней – теплый, тяжелый сверток. Она устала и боялась, что столкнет малыша на пол. Сил у нее не осталось, даже не смогла к себе прижать. Ингегард, будто прочитав ее мысли, отнесла младенца в детскую кроватку.

Назовет его Томасом – это она решила задолго до того, как увидела его.

В больнице она задержалась на несколько дней. У Томаса началась желтушка.

В палате вместе с ней лежали еще две женщины. Их навещали мужья – с коробками шоколадных конфет и золотыми побрякушками. Соседки переглядывались – жалели. Она старалась держаться уверенно; расчесывая волосы в ванной, напевала.

«Я счастлива», – думала.

И в каком-то смысле действительно была счастлива.

А потом пришла мама.

И папа.

Новоиспеченные бабушка и дедушка.

У мамы глаза были на мокром месте:

– Сыночек малышки Розы! Какой же милый, хорошенький… Вы только гляньте на эти ушки. И носик, как у боксера.

Роза кивала. Поразительное совершенство. Растопыренные пальчики дергались и шевелились, этот ритм был ей знаком: малыш занимался этим и в утробе.

Мама взглянула умоляюще:

– Ты ведь поживешь у нас на первых порах, Роза? Мы уже привели в порядок твою комнату. Одолжили детскую кроватку и еще всякую мелочь для малыша, ну ты же знаешь Сисси и Джона, их дети уже большие, в школу ходят, а от младенческих вещей они так и не избавились. Наверное, подумывали еще об одном ребенке. И неудивительно – эти двое до сих пор влюблены друг в дружку.

Роза попыталась возражать, но довольно скоро сдалась. Слишком устала. В последние недели беременности она страдала от судорог в ногах и изжоги – стоило лечь, как желудочный сок подступал к горлу. А теперь можно сколько угодно валяться в кровати и спать, спать… Родители ходили на цыпочках. Ее девичья кровать была накрыта кисейным пологом. Мать так и осталась старомодной. Вышитый пододеяльник. Наволочки с кружевом и вензелями.

Мать научила ее ухаживать за ребенком. Менять подгузники, тщательно мыть между ножек. Следить за родничком.

Поначалу были проблемы с кормлением. Грудь у нее всегда была маленькой и пусть с беременностью налилась немного, но не верилось, что малыша она кормит досыта. Мама учила держать сосок: «На полную четверть, пусть сам хватается».

Сама она вскормила единственного ребенка. Розу. Тридцать лет назад. Но, кажется, все помнила до сих пор.

По вечерам, когда Томас поднимал крик, отец расхаживал по комнате, взяв внука на руки и напевая песенки Таубе[17]. Роза понимала, что без помощи родителей не справилась бы. Уж точно все оказалось бы куда сложнее.

Время от времени они пытались поговорить про отца ребенка. Бывало, мама сядет рядом на диван и толкнет ее локтем в бок:

– Роза, неужто так и не расскажешь нам, кто отец малыша?

От очевидного упрека в ее тоне Роза тут же замыкалась.

– Кроме того, малыш имеет право знать, кто его отец, неужели ты не понимаешь, девочка? Ну же, не упрямься, родная.

Роза сидела на диване, напряженная, бледная. Мать сдавалась:

– Ну да ладно, зато у него есть мы втроем. Ах ты, мой проказник маленький!

Иногда Роза гадала, а как бы воспринял новость англичанин? Узнать бы его адрес в Лидсе да заявиться с ребенком на руках. Подошла бы к старому дому из красного кирпича, следом – стайка любопытной ребятни. Увидела бы, как он открывает дверь, одетый в футбольные шорты, из которых торчат долгие, тощие ноги…

– Who the hell are you?[18]

Они оба были пьяны. Чудо, что им вообще удалось соитие. Зачать мальчугана, который теперь вырос в двадцатипятилетнего мужчину.

Она прошла в спальню, остановилась, разглядывая фотографии на комоде.

Угрюмое лицо Томаса-школьника.

«Мой сын».

Такой педантичный.

Тщательный во всем.

Похожий на Титуса…