После нас - Юрий Волгин

Густав пожал плечами, но выполнил просьбу святого отца.

– Значит, стало просто интересно? – Захарий встал рядом с ним.

– Да, все эти картины, запах. Но я думал, может, здесь все будет вроде как… в корабле богов, что ли.

– Эти картины называются иконами. Иногда они плачут. Ты видел, чтобы картины плакали, Густав?

– Нет. Но я однажды видел робота, который умел жать руку. – Густав добродушно улыбнулся. – Мне его хотел продать один странник, причем очень дорого. А робот этот больше ничего и не умел. Ну, я и отказался, зачем мне такая безделица?

– Роботы – бездушные создания. Как и корабли. Что такое твоя машина, Густав? Это средство, с помощью которого ты едешь куда-то далеко. Так далеко, что и сам не знаешь куда. Корабль делает твое существование бессмысленным. А иконы помогают людям обретать веру. Когда видишь, что из глаз нарисованного Бога текут слезы, то как-то сразу начинаешь понимать, что к чему, не правда ли?

Отец Захарий тяжело опустился на деревянную скамью возле стены и похлопал по ней, предлагая Густаву присоединиться. Но тот отрицательно покачал головой, с любопытством осматриваясь по сторонам. Помимо картин, тут еще были щепки, воткнутые в чаши с песком на тонком постаменте. И, судя по обгорелым концам, их когда-то зажигали. Больше же всего странника заинтересовал живописный алтарь, состоявший из множества разных вещей, о предназначении которых можно было только догадываться. Но самыми странными казались металлические полоски, тянувшиеся от подножия алтаря куда-то к стенам. Их трудно было заметить из-за малой толщины. По три штуки с каждой стороны, они от пола тянулись к основанию алтаря и еще, наверное, выше, исчезая из поля зрения Густава.

Густав начал беспокойно озираться, в то же время стараясь поддерживать беседу.

– То есть все люди на этих картинках… вернее, на иконах, это и есть Бог? – спросил странник.

– Да.

– Но тут даже женщина есть! А остальные – старцы, мужчины или юноши.

– Бог не просто человек в твоем понимании, Густав. – Отец Захарий аккуратно сложил тряпицу вчетверо и убрал куда-то в складки своих обширных одежд. – Он может принять любой облик.

– Это удобно, – улыбнулся странник.

– В этом нет ничего смешного. Пути Бога неисповедимы. Сегодня Он старец, а завтра молодая женщина. Только вот суть остается одна. И отображена она тут! – Отец Захарий торжественно показал на икону с подписью «Бог».

– Но почему он распят?

– Потому что страдает за наши грехи, за грехи наших предков. Своей кровью Он искупает их.

– А затем?

– Что «затем»?

– Ну, затем он умирает на этом кресте? Как же он тогда разговаривает с вами? Например, сегодня? Мертвые не умеют говорить.

– Тут, знаешь ли, вот какая ситуация. – Захарий погладил свою бороду, пропуская густые волосы сквозь пальцы. – Бог бессмертен. Он не может умереть.

– А к чему тогда страдания на кресте, если он не может умереть?

– Это… это… – Захарий начал нервно теребить бороду.

– Если смерть ему не угрожает, то и страдания бессмысленны. Любые страдания – это главная составляющая страха перед смертью. – Густав, наконец, сообразил, куда подходят металлические пластины от алтаря. Он посмотрел наверх, затем повернул голову назад, к двери, и все стало на свои места. Его догадка оправдалась. – Смысл страданий – в грозящей смерти и неизвестности. Нет смерти, нет страданий. То есть ваш болтающий Бог не более чем бессмыслица?

– Вон!!! – закричал отец Захарий, вскакивая. Из его правой ноздри снова полилась струйка крови, прямо в шикарные усы, но он этого не заметил, наступая на Густава своим плотным телом. – Ты в церкви, приблудная овца! В святой церкви, там, где все пропитано Богом! И ты смеешь так говорить о Нем?! Вон из церкви, и чтобы я тебя больше здесь не видел! А если попытаешься сказать еще хоть одно свое поганое слово, то мне достаточно увидеться с матушкой Марией, и вас вышвырнут из нашего дома, как поганых мутов. Вон!!!

Густав поднял руки и задом, чтобы не поворачиваться к алтарю спиной и не вызвать еще большего гнева у Захария, попятился к двери.

Уже снаружи он снова прикоснулся к металлической поверхности двери и сказал:

– Одно, по крайней мере, стало понятным. Но зачем? И почему? И, главное, как?

Постояв еще немного, переводя взгляд с двери на блестящий на солнце крест и обратно, Густав поспешил удалиться от церкви на приличное расстояние.

Три следующих дня Густав работал наравне со всеми. Его определили в напарники к Семену, а Маркова взяли в «элитный» дом в качестве помощника доктора, хотя он этому весьма сопротивлялся. Но когда старику сказали, что от него потребуется исполнение весьма простых обязанностей, а Шомов за это еще и подлечит его почки, то пришлось согласиться. Запас таблеток сокращался, и рассчитывать на них всю оставшуюся жизнь не хотелось. Марков никогда не имел дела с докторами, в его общине их просто не было. И Шомов для него стал кем-то вроде отца Захария – человеком-спасителем, открывающим глаза на новый мир. К Густаву он подобных чувств после случая на заправке уже не питал.

Семен в семье работал охотником, и его никогда не ставили в сад или на огород. Соответственно, Густава тоже избавили от этого неприятного для него занятия, потому что ничего тоскливее, чем копание в земле и возня с растениями, он не знал. Судьба никогда не забрасывала его на грядку, но то, что он видел со стороны, ничуть не радовало.

Участок позади домов занимал примерно гектар. Третья часть его отводилась под скот, а остальное – под сад и огород. Два неровных куска земли разделял такой же забор из металлической сетки, что отделял и жилую часть двора от хозяйственной, дабы животные не съели урожай.

С раннего утра и до заката общий насос работал исключительно на хозяйство. Вода качалась в общий резервуар, представляющий собой большую бочку с вечно барахлившим компрессором, поднятую повыше с помощью деревянных козел и подмостков. Оттуда вода уже перетекала по специально проложенным водостокам к поилкам, а также разливалась по всей площади огорода. Подобная система водоснабжения заинтересовала Густава, так как вручную здесь ничего не поливалось. Умная система водоотвода строилась так, что жидкость поставлялась прямиком к корням всех рассаженных строго по схеме и по своим площадям растений.

С животными было сложнее, чем с огородом, но и веселее. Их участок, в свою очередь, делился на загоны, вдоль которых тянулся единый проход, так сказать мертвая зона между вечно голодными молчаливыми козами и вкусно пахнущей морковью. Даже при желании ни одно животное не могло дотянуться до урожая, как бы ни вытягивало свою шею. К счастью, никаких жирафов во дворе не держали.

В обязанности ухаживающих за животными входила уборка и кормежка. А вот коров, находившихся ближе всего ко двору, доили специальные женщины. Впрочем, они не проходили мимо и четырех коз, хотя их молоко не пользовалось у жителей большим спросом из-за постоянной горчинки во вкусе.