Раненый город - Иван Днестрянский

— Ого, какую теорию вывел! Ну, тут я с тобой не согласен! Они же республику создали и гвардию твою тоже!

— Да, создали! Но в трудную минуту распорядиться ее силами разве смогли? Как теперь восстанавливать город и где теперь эта гвардия?! Где цель, которую мы себе ставили? Под румын уже не уйдем, это факт, но…

— Так чего ж тебе еще надо?

— Слово договорить дай! Ты здесь не жил, не понимаешь… То, что для тебя победа — для других потеря! Что под румын не ушли — половина дела, и еще неизвестно, кому в заслугу это ставить… А теперь на вторую половину посмотри: разодрали Молдавию на две части — и все… Как дальше жить в этих лоскутках? Политикам-то нормально, а люди? За такой невнятный результат еще кому-то хвалу петь? Вот удалось бы Костенко поднять за шкирку наших политиков в Тирасполе, глядишь, начали бы мы тогда по-настоящему, за всю республику и весь ее народ драться!

— Ну вот, ты и наболтал на измену! Ты бы осторожнее с этими разговорами был, Эдик!

— А я их с кем попало не веду!

— Почему ты думаешь, что с Костенко было так?

— Потому, что кое-что знаю. Бендеры всегда были мишенью для удара. В Бендерском горсовете и рабочкоме многие это понимали. И политику вели не так, как в Тирасполе. Искали компромисс, чтобы не доводить до бойни, но без уступок для безопасности города, на которые соглашались тираспольские переговорщики. И громкие лозунги против румын, чтобы не равнять с ними и не оскорблять молдаван, не были тут в чести. Заезжих казаков сюда не хотели пускать… В городе возникла СПТ — социалистическая партия труда, которая начала заикаться о том, что не все в коммунистической идеологии правильно. Я кое с кем из них был дружен.

Так вот, Костенко в этих мелких поначалу разногласиях встал на сторону не Тирасполя, а бендерского рабочего комитета. При этом открыто упрекал управление обороны в ошибках, говорил, что переговоры — не самоцель. Если не получается договориться, то обороняться и воевать надо всерьез. И делал это! Поэтому к нему потянулись люди. Много людей. Новая сила возникала, понимаешь?! Вот я и думаю, что ни Кишиневу, ни Тирасполю это не было нужно.

В марте, когда националы начали наступать на Дубоссары, а Россия передала Молдове уйму оружия, в Тирасполе стали думать, что правобережные Бендеры не удержать. И начали со Снегуром за город торговаться. Цель была — разделиться по реке Днестр, по старой границе 1918–1940 годов. Тогда у всех политиканов в кармане победа: националы могут валить в Румынию, а наши смогут кричать как они героически от Молдовы отбились.

Поэтому Тирасполь в апреле договорился с Молдовой о перемирии и разоружении городских формирований, не спросив мнения бендерской гвардии и бендерчан, чем спровоцировал в исполкоме и рабочкоме раздоры. Тогда Когут с Пологовым и Карановым переметнулись на сторону смирновцев, а командование батальона обратилось с открытым воззванием против тираспольских действий. Так Костенко стал неугоден и Кишиневу, и Тирасполю. За это против него возбудили уголовное дело и в конце апреля хотели арестовать… И я думаю, что в июне из Тирасполя нарочно не оказывали помощи, когда националы ударили по Бендерам. Ждали, пока его батальон разобьют. Для помощи были и время, и силы! Это я авторитетно заявляю, потому что знаю, сколько и какой техники было и сколько народу всю ночь, не имея приказа выступать, буквально на стенки лезли, затем самовольно к мостам пошли, но поздно!

А 22 июня, когда Костенко вновь высказал свое особое мнение об атаке на горотдел полиции, все повторилось, и нас оставили без патронов и подкреплений… Ведь тогда ещё никто не знал, что командовать 14-й армией придет Лебедь, и ему из Москвы велят заступиться за ПМР. При Неткачеве наоборот, все к нашему разгрому шло… Вот поэтому бендерского комбата и взяли, когда он в гневе за своих павших ребят открыто пригрозил, что с оставшимися людьми пойдет и сделает со штабом 14-й армии и тираспольским домом Советов то же самое, что румыны сделали с Бендерским горисполкомом! Хоть бы он был жив, и ему действительно удалось бежать, как говорят…

Такую вещь, раз сказал, надо было делать. Потому что наши коммуняки не прощают такие вещи. Они же на словах трещали за народ, а на деле на предательство пошли — сто сорок тысяч населения под власть врагу отдать… Теперь прячут концы, и на Костенко свои ошибки списывают. Пытаются слить на него ту кровь, что пролилась из-за их непоследовательности. С одной стороны кричали за ПМР и Отечественную войну, а с другой сами нашу оборону раскачивали и разламывали. Если бы они Костенко не мешали, а помогали, горотдел полиции давно был бы взят. И румыны бы крупными силами в город не ворвались.

Помрачневший Гриншпун вновь глубоко затягивается сигаретой. Огонек подбегает к самым его губам, и он тут же далеко отшвыривает короткий, из голого фильтра бычок.

— Ну и ну… Теперь только понял все твои на компартию нападки… Мыслитель он, оказывается! Все лыко сплел в одну строку… А я думал, просто трепло! Горазд обвинять! Программка у тебя, конечно… Мда-а… Серж со своей монархической злостью против таких заявлений цыпленок просто!

— Да брось ты, Леха! Какой я тебе злой?

— Ну красавец! Думаешь, я не понял, к чему твоя мысль идет? Под свою нелюбовь к собственным командующим всех подвел! Все коммунисты у него, значит, непригодные, и вот почему: под своей идейностью старые, еще царские приемы таскают! Много я слышал чуши, но такой еще слышать не приходилось!

— Да ты никак член партии? Чуши, говоришь?! А по-твоему, поражение вашей победоносной идеи могло произойти просто так, без единой в ней ошибки и без тех, кто в нее не вчера, а давным-давно всякий мусор затащил? По-твоему, на ровном месте появился целый штаб предателей во главе с Горби, и этим все объясняется, глубже уже искать не надо?

— И еще одно ты забываешь, Эдик! Коммунисты семнадцатого года и руководители последних лет, которых ты только и знаешь, — это две большие разницы! Зря ты всех равняешь по отщепенцам!

Машу на него рукой и затем хлопаю себя по физиономии. Но это не тик, а расправа с надоевшим комаром.

— Подожди, Леша! Плохо ты меня понял! Я одних по другим не сужу. И пользу от революции не отрицаю. Тебе так кажется, потому что ты все зло выводишь из горбачевских перерожденцев, а те идеи, что были до них, для тебя незыблемы. Сталина по традиции считаешь честным, просто заблуждавшимся в ряде вопросов коммунистом… Поэтому тебе и кажется, будто я против всех основ и нападаю на все красное. Но я-то о другом думаю. Хочу понять, как в считаные годы после революции кончилась обещанная справедливость, и все вернулось на круги своя. Хочу знать, почему до сих пор методы Сталина живут, а ошибки повторяются.

Ты посмотри, как все, что здесь случилось, похоже на сорок первый год! Перед тем, как румыны на город напали, сверху нас расхолаживали, уверяли: конфликт заканчивается, найдена альтернатива, мы разоружаемся! Показные лозунги и краснословие, а под ними травля своих и торговля с неприятелем. Да какой враг не нападет, коли ему так явно демонстрируют свою глупость и слабость? А как грянул гром, оказалось, что мы без боеприпасов и техники, старшие командиры крутились вокруг политиков по принципу «чего изволите», а в бою проявили себя как интриганы и бездари. Любой вопрос «продавливается» сверху вниз, а снизу вверх не достучишься. Скорее тебя во враги народа запишут! С одной стороны делается гигантское дело, а с другой поглядишь — все идет куда-то не туда. Так какой же сейчас год, восемнадцатый, сорок первый или девяносто второй? Можно ли объяснять такое особенностями личности одного человека? По-моему, нельзя. Откуда такие руководители из года в год берутся? Кто их поддерживает и где в их подлинная социальная база?