Невеста насилия - Звева Казати Модиньяни

— Американка. — Ухмылка расплылась по его разъяренному лицу. — Это в Америке тебя так прекрасно воспитали? — Он с удовольствием бы ударил по этой нахальной рожице. Наглая девчонка! Именно так он учил своих детей хорошим манерам. Но было нечто в неукротимом взгляде Нэнси, что его беспокоило и мешало выполнить желание. Американка, в отличие от его детей, не опускала взгляда и твердо, бесстрашно смотрела ему прямо в глаза.

— Я вас очень уважаю, дон Мими. Именно поэтому и прошу не отказать в помощи нашему другу, хотя он и упрямец, хочет работать в одиночку, пренебрегая преимуществами кооператива.

Дон Мими уловил в словах девчонки иронические нотки, но сдержал гнев, очень уж решительные глаза у этой Нэнси.

— В Нью-Йорке, детка, тебе заморочили голову. Мы — на Сицилии. Наш мудрый закон гласит: каждый занимается своими делами. Твое сочувствие похвально, но сочувствием сыт не будешь. Из ничего хлеба не испечешь. И научись уважать чужой отдых, — он показал ей на дверь.

Нэнси первый раз улыбнулась так открыто и приветливо, что напряжение спало.

— Простите меня, дон Мими. Я никогда больше не буду вас беспокоить, но если вы позаботитесь о бедном Санте Пеннизи, его пятерых детишках и больной жене, я буду вам вечно признательна.

У выхода ее ждала встревоженная Грация.

— Да ты сумасшедшая, по тебе смирительная рубашка плачет! Теперь отец никогда меня не отпустит с тобой, — искренне огорчилась подруга.

— Еще как отпустит! Успокойся, Грация!

Нэнси была уверена в этом, как была уверена, что дон Мими даст отцу Альфредо все необходимое, потому что дон Мими не умеет думать, зато он умеет подчиняться приказам.

В спортзале Доминичи в Бруклине раздался телефонный звонок. Хосе снял трубку и услышал издалека звонкий голос Нэнси:

— Мне нужна помощь.

На следующий день Санте Пеннизи вышел в море. Дон Мими Скалиа открыл ему неограниченный кредит.

Самолет, вылетевший из Нью-Йорка, мягко приземлился на посадочную полосу в Риме. Под контролем диспетчера он вырулил на указанную дорожку. Защелкали пристяжные ремни, пассажиры оживились, словно прихожане в конце мессы, когда они поднимаются и уходят утешенные и умиротворенные.

Пассажиры торопливо выходили. Стюардесса, красивая блондинка с фигурой манекенщицы и сияющей улыбкой, прощалась с каждым и желала приятного времяпрепровождения в вечном городе.

Когда Шон Мак-Лири прошел рядом с ней, девушка задорно запрокинула голову, захлопала фиалковыми глазами, улыбка выдавала ее нескрываемое восхищение.

— Счастливого пути! — пропела она. — Уверена, что вы оцените по достоинству красоту Сицилии. — Она просматривала посадочные талоны пассажиров и обнаружила, что американец направляется в Палермо. Это, естественно, недостижимая для нее цель, и она, смирившись, провожала молодого человека жадным взглядом, пока он спускался по лесенке. В трансатлантических перелетах ей попадалось много шикарных мужчин, но этот — классом выше. Обаятелен, элегантен, у него приятное нью-йоркское произношение. Вот бы хоть раз заарканить такого. Она сразу заметила спокойный взгляд его ярко-синих глаз, сосредоточенное, непроницаемое выражение лица, мрачную красоту, неотразимую улыбку. Стюардесса вздохнула, провожая его взглядом, и на секунду даже забыла попрощаться с проходившими мимо пассажирами.

Перелет Рим — Палермо короткий. Шон увидел в иллюминаторе контуры мыса Раизи на фоне сверкающего моря, затем хмурую громаду Монте Пеллегрино и наконец аэропорт.

Дон Антонио Персико ожидал его на выходе. Упитанный, моложавый, улыбающийся, счастливый на вид человек, — такими были богачи старшего поколения. Густой голос, обаятельная улыбка, мгновенно переходящая в жизнерадостный смех. За столом он явно не теряется. Ведет себя дружелюбно, приветливо, только черные, блестящие глаза настораживают на этом внушающем доверие лице — в них читалась привычка повелевать.

Говорил он четко, чтобы не возникало неясностей, поэтому ему никогда не приходилось повторять сказанное. Никто не слышал, чтобы дон Антонио повысил голос или настаивал, но его требования тотчас же выполнялись. Дон Антонио Персико был владельцем особняка, в котором уже больше четырех лет жило семейство Пертиначе.

Шон сразу узнал его среди встречающих — Джон Галанте показывал ему фотографию.

— Дон Антонио, — сказал он уверенно.

— А ты ирландец. — Сицилиец воспользовался небогатым запасом английских слов, усвоенных в Америке, и пожал ему руку.

Дон Антонио Персико жил в Нью-Йорке с 1930 по 1933 год и работал в «семье» Вентре. От рядового «солдата» он дошел до «капоскуадра» с перспективой стать «капореджиме», в соответствии с табелью о рангах. В это время в Кастелламаре дель Гольфо шла кровавая борьба между бандами Сальваторе Маранцано и Джузеппе Массериа, унесшая пятьсот жизней. Антонио Персико вернулся на родину, чтобы избежать процесса. Он сел на пароход с чемоданом, в котором было сто тысяч долларов в банкнотах по сто, и по приезде организовал в Кастелламаре крепкую империю. В нью-йоркской семье он поддерживал отношения преданного сотрудничества и тогда, когда во главе ее встал зять бывшего крестного отца — Фрэнк Лателла.

Теперь Лателла прислал ему ирландца, одного из представителей нового поколения, эти молодцы рвутся получить все сразу и побыстрей.

Антонио Персико знал, что несколько лет назад на смену Тони Кроче, бесследно исчезнувшего соотечественника, пришел другой очень толковый парень, воевавший в Корее. Лателла сделал Шона компаньоном торговой сети по продаже пищевых продуктов, шедших под маркой «О соле мио». Антонио Персико снабжал эти магазины оливками и оливковым маслом.

Мужчины вышли из здания аэропорта. Близился закат. Шон восхитился этим почти африканским пейзажем, таким необычным для его страны, и все же ему захотелось, чтобы его пребывание здесь закончилось как можно быстрее. Стоял сентябрь, и Шон подумал с тоской, как изумительно хорошо осенью в Нью-Йорке. Первый контакт с Сицилией опровергал восторженные предсказания стюардессы. Он еще никогда не чувствовал себя таким растерянным, беспомощным и безоружным при выполнении задания. Шон плохо знал итальянский, хотя хорошо знал структуру организации, но его угнетала совершенно незнакомая обстановка, в которой предстояло действовать. Необходимо раскрыть закулисные махинации, которые угрожают престижу легальной деятельности клана Лателлы. Нужно найти разгадку, разрубить гордиев узел, и пока он этого не сделает, нечего и думать о возвращении.

Дон Антонио направился к черному, казалось только что сошедшему с конвейера, сверкающему «Фиату 1400» и сел за руль, Шон — рядом.

— Мы кого-нибудь ждем? — поинтересовался Шон, видя, что сицилиец не трогается с места.

— Я жду, чтобы ты сказал, куда тебя везти, — со спокойной улыбкой ответил дон Антонио.