Прекрасная Джоан - Молли Хейкрафт

Стефан еще мягко выразился. Корабли с подкреплением регулярно прибывали из Акры; я подозревала Гвидо в пренебрежении своими обязанностями.

– Милорд король, – продолжал Стефан, – чувствует себя хорошо и надеется видеть вас рядом на Рождество. Я получил приказ привезти вас в Рамлех!

Мы тотчас же созвали фрейлин и слуг и рассказали им новости. Однако они обрадовали не всех.

– Я слышала, лазутчики Саладина день и ночь следят за дорогами и нападают на проходящие отряды, – сказала леди Мария. – А в дождь путешествовать в этих краях почти невозможно.

Бургинь немедленно заявила, что предпочитает остаться в Яффе.

– С вашего позволения, миледи, – обратилась она к Беренгарии с притворным самоуничижением.

Невестка вопросительно посмотрела на меня. Я пожала плечами. Мне противен был один вид этой особы.

– Как хотите, – отвечала Беренгария. – Я не получала от короля распоряжений относительно вас. И граф Раймонд, возможно, предпочитает вашему обществу вашу безопасность.

Улыбаясь про себя, я следила за Бургинь. Как ответит она на открытый вызов королевы? Что она может сказать? Признаться, что Раймонд не приглашал ее приехать, или сказать, что она настолько труслива, что не считается с его желаниями?

– Моего супруга чрезвычайно заботит моя безопасность, – отвечала Бургинь. – Он не хочет, чтобы я ездила по плохим дорогам, особенно в такое время года.

Как ни противна мне эта девица, все же надо признать, реакция у нее превосходная. Случайно я знала, что она не ждет ребенка – ее камеристка сообщила мне об этом только вчера. Однако, окажись она беременна, ее положение объясняло бы нежелание покидать Яффу. Однако мы с Беренгарией решили, что ее слова – достаточный предлог для того, чтобы не брать ее с собой. Не описать словами все неудобства и опасности, каким подверглись мы по дороге из Яффы в Рамлех и далее в Латран. Мы ехали в носилках, которые кренились, качались на узкой, извилистой дороге, под проливным дождем. И все же нам повезло куда больше, чем Гвидо и Роберту, которые трусили позади нас верхом. Потоки дождя стекали по их тяжелым кольчугам и латам. И уж конечно, нам пришлось куда легче, чем солдатам, которые толкали тяжело нагруженные телеги, утопавшие в непролазной грязи. У нас, по крайней мере, была крыша над головой и холщовые занавеси, укрывавшие нас от дождя. Правда, через несколько часов они промокали насквозь… Всякий раз, как лошади спотыкались и паланкин угрожающе накренялся, я хваталась за деревянные скобы, на которых держался холщовый навес, и крепко держалась, пока лошадь не вытаскивали из очередной канавы. На наше счастье, ни одна из лошадей не сломала ногу.

Наконец, мы доехали до разрушенного города, занятого нашей армией. Нас встретил не мой брат, а молодой Балдуин. Он объявил, что Ричард вместе с другими вождями Крестового похода переехал в Латран. Шатер, предназначенный для нас, сильно напоминал насквозь промокший паланкин. Ужин и вовсе внушал уныние – нам подали холодную солонину и промокшие сухари.

– В такой дождь невозможно жечь костры, – объяснил Балдуин, – а мясо из наших запасов оказалось тухлым. Саладин, как обычно, угнал весь скот в округе, а наши склады почти пусты. Благодарение Богу, с вами прибыл обоз с продовольствием. Нужно отправить часть припасов королю Ричарду в Латран, так как Саладин опустошил местность, прежде чем пересечь Иудейские горы и уйти в Иерусалим.

Спали мы плохо; плащи, которые мы достали из водонепроницаемых мешков, к утру тоже промокли. Мы переоделись и сразу же выехали в Латран, расположенный в десяти милях от Рамлеха, у подножия Иудейских гор.

На сей раз нас встретил сам Ричард. Я так обрадовалась ему, что повисла у него на шее и расцеловала в обе щеки. На мгновение я даже простила ему дикий план выдать меня за Сафадина. Я вдруг поняла, что очень люблю брата и всегда буду любить, что бы ни случилось.

Рождество прошло сносно, и это все, что можно о нем сказать. В дыре, забытой и Богом, и даже неверными, нам нечем особенно было порадовать себя, кроме музыки и скудной еды, привезенной нами. Брат пригласил отобедать с нами Гвидо, Роберта Лестера и нашего младшего племянника Генриха Шампанского; остальные рыцари, включая графа Раймонда, провели праздник с армией, в Рамлехе.

Как все влюбленные, я одновременно и радовалась, и печалилась тому, что не встретилась с Раймондом. И хотя я твердо решила забыть о нем, едва заслышав цокот копыт, с волнением подбегала к входу в палатку, чтобы посмотреть, кто едет. Беренгария не однажды упоминала его имя, а когда Ричард и Блондель спрашивали, какие песни нам спеть, я заметила, что она тщательно избегает тех, что пели мы с Раймондом.

Милая Беренгария! Что бы я делала без ее молчаливого участия и тихой дружбы? Я часто думала вот о чем: если бы между ней и Ричардом возникло более горячее чувство, мы с нею не сдружились бы так…

Я пыталась излечить свое раненое сердце, вспоминая о наших бедных солдатах. Мы считали, что худшие наши испытания позади, когда Акра пала и мы покинули тамошнюю нездоровую местность. Как мы были не правы! Епископ Губерт Вальтер, прискакавший вскоре из нового лагеря, Бейт-Нубы, поведал Ричарду о бедственном положении армии.

– Там нельзя оставаться, милорд! И люди, и лошади каждый день умирают от холода и гнилой пищи. На голой равнине не укрыться от сильного ветра, который сносит палатки; хлеб и мясо промокли насквозь, оружие и доспехи ржавеют, как их ни смазывай маслом. В лагере не осталось ни одной сухой рубахи, ни одного сухого одеяла. И все же наши солдаты счастливы, потому что оказались вблизи от Священного города. Вы бы видели, милорд, как они радовались, как бросали в воздух шлемы! Даже больные присоединяли к общему хору свои слабые голоса… Все горят желанием поскорее перейти горы и освободить Иерусалим. Они ждут только вашего приказа, милорд…

Ричард со стоном закрыл лицо руками.

– А я сижу здесь и не смею отдать им такой приказ! В такую погоду обозам понадобятся дни… недели, чтобы добраться до армии, и я еще мало узнаю об укреплениях Иерусалима. Мне нужно встретиться с другими вождями нашего похода и без дальнейших отлагательств решить, что делать дальше. Созовите их, дорогой сэр, соберите их моим именем.

Когда Губерт Вальтер вышел, Беренгария подошла к мужу и взяла его за руку, это меня удивило.

– Я хотела бы присутствовать на вашем совете, милорд, – сказала она, – и леди Джоан, наверное, тоже. Разве мы не участницы похода?

– Еще какие! – сердито перебила ее я. – На поход пошли мои двадцать тысяч унций золота и твое приданое. По-моему, мы имеем полное право присутствовать.

Неожиданно Ричард улыбнулся.

– Успокойся, Джоан, – сказал он. – Разумеется, вы обе внесли большой вклад в наше святое дело, и ваше присутствие на совете более чем желанно. Меня можно обвинить во многих грехах, милые дамы, но только не в неблагодарности.

Посовещавшись, мы с Беренгарией решили, что во время совета будем сядеть в алькове, где стояла походная кровать брата. Там нам все будет слышно, а если понадобится, мы сможем незаметно уйти, так как из алькова есть отдельный выход.