Влюбленная. Гордая. Одинокая - Елена Левашова

нелегально… Это же самоубийство! Кстати, я всеми силами стараюсь убедить женщину сохранить беременность.

– Удивлен, – криво улыбается Винник.

– Отчего же? Я произвожу впечатление чудовища?

– Мне показалось, что вы из этих… как их – чайлдфри, – умничает Винник.

– Я хороший врач, товарищ капитан. К тому же гинеколог-репродуктолог. Как думаете, может ли в одном человеке умещаться стремление помочь женщине забеременеть и освободиться от бремени?

– Не знал, что вы…

– Вы и не пытались меня узнать, – почувствовав беспомощность Винника, вхожу в кураж. – Все, что вам нужно, – поскорее закрыть дело.

– Ну… знаете ли! – капитан демонстративно захлопывает папку. – Водить дружбу с подозреваемым не входит в мои обязанности.

Не думал, что когда-то скажу это – я хочу вернуться в «хату». Винника сегодня слишком много. Сухо попрощавшись, капитан поднимается с места и зовет конвоира.

Гремя ключами, тот вырастает в дверном проеме через секунду.

– Мы проведем проверку и установим личность анонима, – неожиданно произносит Сергей Владимирович. Мои руки заведены за спину и скованы наручниками. Я слегка оборачиваюсь и киваю на прощание.

В «хате» меня ожидает посылка от папы. Сигареты, чай, нижнее белье, шоколад, печенье… Очевидно, модный адвокат проинструктировал «родственника» о перечне необходимых заключенному вещей и продуктов.

Сокамерники успели прошманать тяжелую сумку в поисках сладостей или сигарет. Когда конвоир снимает наручники, я, облегченно встряхнув затекшими руками, раздаю мужикам сигареты и угощаю конфетами и печеньем. Открываю банку сгущенки и залпом пью. Черт, меня затапливает чувство собственной никчемности. Я нелюдь. Скот, питающийся перловкой и селедкой, от которых мутит. Голодный, заросший и похудевший подозреваемый. Вот кем я стал. Ворошу клетчатую сумку, с радостью обнаруживая на дне книги и журналы, тетради и письменные принадлежности. Надо же, папе удалось вспомнить, какие литературные жанры я предпочитаю. А вот и письмо – тетрадный листок, исписанный быстрым почерком.

«Сынок, слушай во всем Долецкого. Какие бы нестандартные методы он тебе ни предложил, соглашайся. Перед ним стоит задача – вытащить тебя любой ценой. За это ему платят. Я сделаю для тебя все».

Черт, звучит пафосно. Отчего-то после прочтения послания внутренности обжигает неприятным холодом. Какие такие нестандартные методы? Делаю глоток сгущенки, вздрагивая от звука открывающейся двери.

– Боголюбов, на выход.

– Мир-р-ра, ты сегодня популярный! – хрипло каркает сокамерник Юрченко, выпуская мне в лицо облако сигаретного дыма. – Пупкари зачастили ходить.

– На допрос? – уточняю я, заводя руки за спину.

– К вам приехал адвокат.

Интерьер тюремной допросной совсем не вяжется с образом Долецкого: напомаженный, благоухающий дорогим парфюмом, одетый с иголочки, Савелий Артемович больше походит на кинозвезду или мужскую модель, чем на адвоката.

Завидев меня, он улыбается, как закадычному другу. Все правильно, Савелий Артемович, вам за это платят, повторяю заезженную фразу.

– Мир Михалыч, скорее садитесь! – нетерпеливо произносит он, косо поглядывая на конвоира.

– Неужели есть новости, Савелий Артемович? Не томите. Нашелся свидетель?

– Не совсем, – пряча взгляд, мнется он. – Мы попробуем дисквалифицировать свидетеля обвинения. Без показаний дело развалится, как песочный замок.

– Постойте. Как это дисквалифицировать? – в память врезается испуганный образ Любы. Насколько мне известно, других свидетелей обвинения нет. – Что вы хотите сделать?

– Это моя забота, – деловито отвечает он. – А ваше дело – беспрекословно меня слушаться. Винник готовится передать бумаги в прокуратуру. Знаете, кто будет выступать в суде? Советник юстиции Федор Линчук.

– Никогда не слышал эту фамилию.

– Фамилия как нельзя кстати соответствует методам работы опытного прокурора. Он линчует обвиняемых в суде. Он… он профессионал, каких поискать, – восхищенно протягивает Долецкий, изящно взмахивая руками.

– Так я должен радоваться?

– К сожалению, нет. Я пригласил в суд профессора Марьева и ваших коллег, но их показания косвенные. Попробуем слепить из вас добропорядочного гражданина, – хмурится Долецкий, снисходительно смотря на меня. – Диана сыграет роль вашей невесты.

– Что?! – Я чуть ли не вскакиваю с места, но молниеносная реакция конвоира, стоящего поодаль, умеряет пыл.

– Вы хотите выйти отсюда? Или тюремная преисподняя вам милее чистых больничных коридоров? – шипит Долецкий. – Делайте, что вам говорят. Диана Шестак – ваша горячо любимая невеста, и точка! Надо же вас как-то обелить, черт возьми! Или мне вызвать в суд всех ваших шлюх?

– Тише, – шепчу я хрипло. – Я не убивал. Почему-то мне кажется, что и вы мне не верите…

– Улики против вас, поймите же, наконец.

– Пообещайте, что Люба не пострадает, – прожигая взглядом Долецкого, прошу я.

– Мой клиент вы, Мирослав Михайлович, – важно проговаривает адвокат, а у меня все обрывается внутри от предчувствия чего-то ужасного…

Глава 23

Люба

Никогда не думала, что поверю во все эти бредни про духовную связь, но как только я тянусь к телефону, чтобы позвонить Александре Георгиевне, он, словно по волшебству, оживает от ее вызова. Не совпадение ли? Или мы за время совместных бесед о моей тонкой травмированной душе успели сродниться? Как эти, как их… ментальные сестры.

– Легки на помине, Александра Георгиевна. Вы нужны мне как никогда. Если бы вы знали, что…

– Любаша, приезжай ко мне немедленно.

Волнение Савской легко угадывается по дрожащему голосу и сбивчивому, как после пробежки, дыханию.

– Что случилось? – жалостливо спрашиваю я. Быстро перебираю в памяти свои косяки, не обнаруживая ничего преступного в отношении любимого мозгоправа.

– Сейчас же, Люба. Случилось что-то ужасное…

Повторять не требуется. Я выключаю газовую плиту с кипящими на ней кастрюлями и приглашаю папу Костю обедать. Сегодня суббота, мы кукуем в обществе друг друга и деда Никиты, периодически наведывающегося за очередной порцией смородиновой наливки.

– Куда это ты, дочка, собралась? – нарезая хлеб, спрашивает папа. – Садись-ка, пообедай со мной. Тогда и поедешь, – довольно кряхтит, намазывая корочку черного хлеба чесноком.

– Хорошо, папуль, – охотно соглашаюсь. Папе совсем необязательно знать, что тарелка супа с фрикадельками будет третьей по счету. Да, я все время голодная! И что? Слава богу, пока аппетит не отражается на моих боках. – Я к подруге поеду, пап. Тебе привезти что-нибудь из города?

Слова тонут в скрипе отворяющейся входной двери и звуке грузных шагов деда Никиты. Пользуясь замешательством папы, я здороваюсь со стариком, быстро одеваюсь и прыгаю в замерзшую машину. Им и без меня разговоров до вечера хватит!

Савская походит на разъяренную тигрицу. Когда я трусливо заглядываю в кабинет любимого психолога, Александра Георгиевна бросает на меня пронзительно-несчастный взор, на миг оторвавшись от измерения периметра комнаты шагами.

– Ох, Любаша. Во что ты вляпалась, детка? Ко мне приходили эти ужасные люди! – она театрально закатывает глаза и обмахивается кружевным веером. – Адвокатишка этот… Долецкий. И папаша твоего рыжего мерзавца.

– Как?! Откуда они узнали? Только не говорите, что рассказали им