Последний окножираф - Петер Зилахи

Окножираф:

«Клари: Дай мне это!

Янош: Что тебе дать?

Клари: Вот эту фиговину… (Слово “фиговина” просторечное, и употреблять его не рекомендуется.)»

Пионер — это я! Смелый и отважный. А чего мне бояться? Все мои двадцать пять килограммов — это материализованная утопия. Я без устали расширяю свой кругозор, добровольно и весело, а также способствую укреплению дружбы народов. Пионер — это я. Всем, кому нужна помощь, я помогаю. Тебе, тебе и тебе! Чтобы знал, что попал в беду не напрасно. Я стоек, как вера в моей — и в твоей — груди. И вся мировая реакция накладывает в штаны, стоит мне передернуть свой пионерский галстук.

Пионерское движение было популярно и в Югославии. Но были там и некоторые отличия, например у них были юные космонавты, отряды, которые изучали космос, космические корабли и летающих в космос собачек. Между «лунатиками» — так их называли — каждый год устраивали соревнования. Однажды школа из горного селения в Черногории выиграла в качестве приза «сесну» в довольно приличном состоянии. Поскольку аэропорта у них в селе не было, они доставили ее на себе, целый отряд десятилетних пионеров, маленьких сизифов, катил в гору «сесну». С тех пор самолет там и стоит, его регулярно смазывают, дети стали уж взрослыми, но «сесна» так ни разу и не взлетела. Дареному коню в зубы не смотрят.

Двенадцать пунктов устава пионеров, не в пример нормативности десяти заповедей, отличал дескриптивный подход. Они воплощали будущее. Пионер есть законченное совершенство, существо, которое поступает так-то и так-то, например всегда говорит правду (пункт 6-й). По мне, так уж лучше новозаветные идеалы. Брось хлебом в того, кто в тебя бросит камень, это не слабо, кидаться жратвой — прием, который всегда выручает, когда у творца иссякает творческая фантазия. И тогда возникает бурлеск. А что, если кто-то из пионеров объявит, что все пионеры врут? Вот Шохар, да будет известно об этом всему человечеству, врет как сивый мерин, хотя у него и галстук имеется, и даже свисток. Отличный, кстати, свисток, Шохар такого и не заслуживает. Так что хочешь не хочешь, а надо признать, что пионер — тоже человек. Это мог бы быть тринадцатый пункт. Хотя это столь очевидно, что особого пункта не требуется.

Тринадцатый пункт — пункт неписаный, подразумевающий, что у каждого свои слабости. Взять хотя бы меня: как-то раз я стащил в школе головоломку, заныкав ее в носок, правда, я был еще октябренком, и родители велели отнести игрушку назад, хотя по их лицам заметно было, как гордятся они своим отпрыском, усмотрев в блестящих цветных кружочках и треугольничках символ неодолимой тяги к познаниям, — ну да насчет воровства никаких пунктов не было, оно было частью системы.

Как-то раз, в семидесятых, родители взяли меня с собой в отпуск. Дом отдыха находился на острове Луппа, из окон нашего номера был виден Дунай — но только не мне, я не доставал до подоконника, и не моим родителям — они дулись в карты. В заводском доме отдыха были мангалы для шашлыка и стол для настольного тенниса. Мы поехали туда отдыхать, потому что нам дали туда путевку, которую мы заслужили. Не знаю уж, от чего мне следовало отдыхать, но путевка есть путевка, и вообще мне лучше бы не ковырять в носу, а то будет как у слона. К тому же это был конец сезона. Хорошо еще, что Дунай не замерз. Я пытался проводить время достойным человека образом: смотрел по телевизору «Дети капитана Гранта» и русский мультик «Ну, погоди!». Заяц годить не хотел. Я болел за волка, но он все время ломал себе что-нибудь. В этом деле я тоже был не новичок. В больнице Яноша хирурги приветствовали меня как родного, а родители мои тянули на спичках, кто из них повезет меня в следующий раз. Волк курил папиросы. А мне приходилось есть морковку — мне говорили, что без морковки я не вырасту большой. Но я тогда так и не вырос, а волк так и не поймал зайца. Я понимал, что это как-то связано. Потом по ТВ стали показывать «Маленькие фильмы большого мира». Это как раз для меня. Я размахиваю пятисоткилограммовой кувалдой, взмах на восток, взмах на запад, и произношу волшебные слова: Хочу все знать! — я расколю орех познания! Что произойдет с лягушкой, если сунуть ее в серную кислоту при температуре минус двести градусов? Что сталось с космической собакой Лайкой? Сколько мгновений насчитывает весна? За кого я должен болеть, если американцы долбятся с советскими хоккеистами? Насколько страшен Гос-страх? Что делают папа с мамой, когда они ничего не делают?

По телевидению передавали в записи утреннюю гимнастику. «Могут включиться и пожилые». Мои родители никогда не включались, мне же делать гимнастику приходилось, иначе, опять же, я никогда не вырасту. Еще одна морковка. В гостиной перед телевизором сидела сама ведущая этой передачи, Кати Макраи, со своими дочками — они смотрели себя по телеку. Когда дело дошло до вращения бедрами, они не выдержали, встали и присоединились к самим себе. Они в телевизоре объясняли, как и что делать, и сами же выполняли свои указания. Видно было, что делают они это не впервые. В гостиную стали подтягиваться взрослые с бутылками пива в руках, синхронность реальности и кино приводила их в изумление. Для меня-то все это было само собой разумеющимся, как телемедвежонок на заставке вечерней сказки, который старательно чистит зубы и полощет горло: «гыр-гыр-гыр». Чего тут такого: гимнастки делают гимнастику. В дверях образовалась соцреалистическая идиллия: рабочий-крестьянин-интеллигент с отвалившейся челюстью смотрит первый живой эфир венгерского телевидения. Йоцо с компанией растрескавшимися губами жадно тянули пиво, обсуждая прелести эволюции от ребенка до женщины, которую демонстрировали бегущие на месте Кати Макраи и три ее дочки. Когда они от души набегались, начались мои любимые упражнения — дыхательные. Делаем глубокий вдох, раз, два, и медленно-медленно выдыхаем, три, четыре.

В тот же день я упал в разлившийся Дунай. Мои родители с криками бежали по берегу. Свитера на мне, надетые как капуста, быстро впитывали в себя воду.

Я тону, гыр-гыр-гыр, делаю глубокий вдох, я принадлежу миру, а мир принадлежит мне. Меня несет вода, на голове у меня вязаная шапочка, на шапочке — помпон. Нет, не может со мной ничего случиться. Перед тем как уйти под воду, я чувствую сладкий прилив тепла в паху. Меня вытаскивают, обнимают, суют в горячую ванну, вытаскивают из нее. Растирают с головы до ног, снова целуют, снова обнимают. Обещают подарок. Я могу получить что хочу.