Разбудить бога - Дмитрий Янковский

— Кушай, — показал он на тарелку.

Я заправился бутербродом, потом мы выпили и закусили лимоном.

— Кайфовая вечеринка, — заметил Бабуин. — В голове уже ничего не осталось.

— Это кайфово?

— А то нет? Грузишься целый день всякой хренью, а тут— отдых. Феном бы еще заправиться.

— Не перебор?

— А какая разница? Мне один перец знаешь что сказал? Жизнь, говорит, — это компьютерная игра с очень хреновым сюжетом, но обалденной графикой. Это правда. А поскольку сюжет все равно не исправить, значит, графику надо сделать как можно лучше. Нет?

— Не знаю.

— Ты что, фен не пробовал? Дурак. С твоей работой это то, что доктор прописал. SP. Ну, типа, скорость, и все такое.

— Да ну тебя, — отмахнулся я.

— Я тебя хоть раз подводил? Я же говорю, что фен — это скорость. Закинешься и будешь успевать в сто раз больше.

— Отстань, — упрямо повторил я.

— Ладно, как хочешь.

К нам подсела Бася с бокалом шампанского.

— Ты злой, — пьяно заявила она. — И очки тебе не идут. Сними.

Я промолчал.

— Ты злой! — повторила она, легонько толкнув меня в плечо.

— Отвали, сучка, — посоветовал ей Бабуин. — Я тебя сюда провел, я и вышвырну вмиг. Подумаешь, журнал. Через год тебя забудут как звали. Как обычно, руководство разворует все деньги инвестора и закроет лавочку.

— Нет, — Бася покачала головой. — Меня не забудут. Я что, дура? Уйду в другой журнал. Их — как грибов после дождя. Один закрывают, два открывают, А у меня портфолио и опыт работы. И внешние данные. А Фролов твой злой. Прикинь, заставил меня рот с мылом полоскать.

— Серьезно, что ли? — развеселился Бабуин. — Ну ты, Саня, даешь! Уважаю.

— Все мужики — сволочи, — подвела итог Бася. — Родить захочу, и то будет не от кого. Все будут заставлять рот полоскать. Придется делать искусственное осеменение. Как корове.

— Ты от меня родить хотела, что ли? — заинтересовался я.

— А все! — она сунула мне под нос кукиш, — Все, поезд ушел. Чик-чик, замочек на ключик.

— Ну и нажралась, — вздохнул Бабуин. — Вали отсюда, а то охрану позову. Они тебя за твой замочек ухватят и выкинут.

— Ох, ох! — Бася поднялась и пошатываясь направилась к стойке. — Все мужики — мудаки.

Коля-Бабуин взял бутерброд и с наслаждением прожевал.

— Если бог есть, то он конченый дебил, — заявил он с набитым ртом.

— Это еще почему?

— Потому что был бы умным, сделал бы матку отдельно от человека.

— В смысле? — не понял я.

— В самом прямом. На деревьях, к примеру. Чтобы не внутри баб. А баб чтобы вообще не было. Ненавижу.

— Ну хватил, — невесело ухмыльнулся я.

— Бабы все — дуры. Все до единой. Одни в одну сторону дуры, другие — в другую. Одни готовы мужиков в жопу целовать по восемь часов в день. Противно. Другие, наоборот, считают себя последним оплотом человеческой цивилизации, Это наивно.

Я подумал о Катьке, и мне стало тошно. Так тошно, как давно уже не было. Захотелось схватить Бабуина и свернуть ему шею, как я раз свернул ее чеченскому снайперу, обнаружив его позицию. Мог пристрелить, это было бы безопаснее. Но я был зол, ведь это он два дня не давал саперам высунуть головы из окопов. Мне тогда до одури захотелось убить его собственными руками, и я ни разу не пожалел об этом. Но Бабуину, конечно, голову я не стал сворачивать. Просто промолчал.

— Я бы женился, — сказал он. — Но на ком? Москвички только и думают, как свой замочек подороже пристроить и при этом никого у себя не прописывать. Приезжие — еще хуже. Мечтают на твоем горбу в рай въехать. Не-на-ви-жу!

— С твоими заявками прямая дорога в пидоры, — усмехнулся я.

— Не хочу! — Бабуин помотал головой. — Знаешь, какое на свете самое жалкое зрелище? Старый, никому уже не нужный педрила. Они в молодости такие понтовые, дальше некуда. Думают, вся жизнь впереди. А она у них не впереди вся, а сзади. В заду то есть. Понял, да? Хлоп, и нет, Остается шикарная квартира на Гоголевском бульваре, старый пятнистый дог, раздолбанная жопа и одиночество. Навсегда.

Он принес еще текилы и большую тарелку с салатом. Мы выпили. Вилкой он уже нормально работать не мог, так что большая часть салата на каждом заходе падала на подушки. Мне его стало жалко. Нет, не Бабуина, его я был убить готов, а того человека, которым он мог бы стать, но не стал, и скорее всего, уже никогда не станет.

Надо ли загребать столько денег, сколько ему достается, чтобы по ночам гадить салатом на плюшевые подушки возле засранного бассейна, на краю которого сидят уставшие продажные девки? Да и я не лучше. Денег еще больше, а толку-то? Этого ли я хотел, когда мне представился выбор между нищетой и процветанием? Нет. Я все себе представлял иначе. Всю эту жизнь. Я был уверен, что люди с состоянием могут делать все, что хотят. Но я уже много их повидал, а все их могущество простиралось не дальше посещения VIP-саун с герпесными проститутками и охоты с вертолета на сайгаков. Не простиралось оно дальше просаженной в казино тысячи долларов за ночь или поездки в загаженную алжирцами Европу.

Еще можно было портить салатом подушки в ночных клубах. И все. Фильм вот нормальный уже не снять. Точнее, снять-то можно, да только кому он нужен? Всем нужна просто хорошая графика, как выразился приятель Бабуина. Фон мира. Чтобы мозг не напрягать. Раньше казалось, что были бы деньги, можно было бы на весь мир крикнуть, донести до всех разумное, доброе, вечное. Ну крикнули мы с Катькой. И что с того? Посмотрели на нас косым взглядом, в ухе поковырялись и отправились заниматься привычными делами. И стало ясно, что от количества денег зависит только цвет и качество материала подушек, на которые ты спьяну можешь ронять салат с вилки.

Взвыть захотелось. Я не удержался и взвыл, используя вместо луны нарисованное на стене солнце.

— Саня, ты чего? — вытаращился Бабуин.

— Ничего, — Я улегся на спину и уставился в потолок. — Превращаюсь в оборотня.

Тепло от красных ламп действовало успокаивающе. Я зажмурился и снова завыл.

Ненавижу просыпаться от яркого света. Особенно с похмелья. Вообще просыпаться ненавижу в последнее время. А в этот раз было особенно тяжело — день за окном хоть и пасмурный, но глаза так и ломило от света. Похоже, Катька нарочно не задвинула жалюзи, чтобы таким садистским способом привести меня в чувство. Она это может. Она ненавидит слабость, чем бы та ни была вызвана. Катька ведь у нас сильная.

На мне была помятая рубашка и брюки — видимо, раздеться ночью уже не смог. Давненько так нажираться не приходилось. Кряхтя и тихонько ругаясь, я поднялся с кровати, ощущая себя начинающим космонавтом после испытания на центрифуге. Вообще-то с текилы такого похмелья не бывает — проверено. С текилы наутро наступает расслабленность, милая и беззаботная, как летний ветерок, шуршащий за окном в липах. Но мы с Бабуином закончили уже не текилой. Память выдавала воспоминания смутными урывками, но вроде бы после трех часов ночи текилу давать перестали и мы перешли на водку. Водка была спонсорская, на таких мероприятиях другой не бывает, а дареному коню... Не пойму только, какой прок спонсорам с подобной проставы, если я не то что марку водки не помню, а не помню даже, с кем мы ее допивали. Девки какие-то к нам подрулили, кажется. Катька вроде кого-то топила в бассейне. В общем, было что надо. Под конец — это я помнил отчетливо — мы с Бабуином ползали по танцполу на карачках и выли, как волки. Бабуин укусил за ногу модную теннисистку, она пыталась возмутиться, но ее уволокли охранники. Ну кто такая теннисистка? Сегодня одна, завтра другая. А Бабуин, он — вечный. Его обижать нельзя. Ему, может, одна только радость и осталась в жизни — укусить кого-нибудь за ногу.