Дикая степь - Лев Пучков

— Ты доберись до него — до последнего этапа. Ты только доберись! А уж тогда и будем крепко подумать.

— Я постараюсь, — пообещал Шепелев. — Приложу все усилия.

— Приложи, — благосклонно кивнул Хозяин. — Приложи… Ну вот — все вроде бы. Вопросы?

— Связь?

— Через секретаря Совбеза.

— Он что — тоже…

— Он знает то же, что и Кириллов. Спецоперация. Ты, помимо этого, действуешь с отдельной миссией. И все. Все вопросы должны решаться с полоборота. Вопросы?

— Нету.

— Иди, организуй подготовку к отправке. Зайдешь в 18.35 — у меня релаксация. Доложишь о готовности…

* * *

…В начале апреля в ханскую ставку из Астрахани прибыл малый обоз на три кибитки, сопровождаемый оружными верхоконными числом до двух десятков. Тихо просочился меж утренне неприветливых юрт, отсалютовал стражам у ханского куреня да и свернул по балочке на Казачью заставу.

Следовавшие с обозом двое калмыков из патрульного дозора, курсировавшего по Астраханскому тракту, поскакали докладывать начальнику стражи, кто прибыл.

А прибыл с военной инспекцией по делам заставы гвардии лейтенант Егор Кудрин — Ставки его приезд никоим образом не касался.

С Кудриным была небольшая команда: крепкие, как на подбор, бывалые гвардейцы, числящиеся по попутному списку… писарями Финансовой комиссии.

А еще с обозом прибыл сухонький старикашка, вообще никак не числящийся — в списке его не было. Старикашка кутался в просторную волчью шубу и поглубже натягивал заячий треух, как будто желая, чтобы его никто не узнал.

И никто бы наверняка не обратил внимания на невзрачного дедка, кабы не обронил кто-то из прибывших неосторожное словцо…

Ушаков!!!

Как только имя это прозвучало на заставе, в стане казачьем немедля поднялась паника. Храбрые воины, годами торчавшие на порубежье и не раз принимавшие участие в совместных с калмыцким войском ратных делах, казаки притихли, похватали полы кафтанов и попрятались кто куда!

Глядь — а высыпавших на двор встречающих и не осталось! Стоит один казачий полковник Ефрем Зотов да писарь Василий Капуста. Писарю бежать несподручно: держит рушник с караваем, на котором шкалик с мутноватой хлебной.

— 3-здрав будь, ваш-ш пр-р-сх-тство… — хрипло промямлил бравый полковник, обогнув, как столб, полезшего было с представлением лейтенанта и на негнущихся ногах приблизившись к повозке, с которой не спешил слезать отлежавший бока страшный сенатор. — В…вых-x-x…

И все — на более сил не хватило. Уже мерещилось наяву закаленному в баталиях вояке: розыск, дыба, кнуты палачьи и каленые клещи. Ушакова знали по всей Великой и Малой Руси, каждый смертный, независимо от чинов и сословий, вздрагивал при одном упоминании страшного имени. А теперь, ни с того ни с сего, он вдруг собственной персоной пожаловал сюда, на задворки империи…

— Воруете, значит? — скрипучим голосом спросил старец, сверзаясь с повозки и волчьим взором окидывая казачье хозяйство.

— Отец родной! Что ж ты так… Кто ворует-то?! — в обиде великой воскликнул полковник, сжимая кулаки. Господи, вот нанесло-то! Если Сам прибыл, значит, такое воровство учинилось, что и сказать страшно!!! Откуда, господи? Вроде за всем догляд имеет, никаких серьезных вин за людом служивым нету… Разве озорство какое с калмыками? Так и то промеж себя всегда решали полюбовно, без доклада даже в Астрахань — не то что в Москву!

— А коли нет — пошто тогда прыснули, как крысята? — приподнял бровь Ушаков, сверляще глядя на полковника. — Пошто дрожишь, аки девица на свадьбе? Али черта узрел?

— Батюшка! — возопил полковник, дурея вдруг от морочного пронзительного взгляда и не зная, что и делать: толи на колени бухнуться, побожиться истово, то ли рвануть саблю из ножен, развалить страшного старикашку до задницы да крикнуть клич своим — а ну, в клинки пришлых! — Да то… навет то, батюшка!!! Ни в чем невинны людишки мои, как и сам я! Хлебом присягаю…

— Ну, добро, коли хлебом, — неожиданно миролюбиво согласился старец. — Хлеб всему голова!

Ловко махнув дрожавшую крупной дрожью чарку на каравае, что держал обмерший Капуста, и отломив от свежеиспеченного хлеба добрый кус, Ушаков запихал его в рот, жадно зажевал — проголодался с дороги. Зыркнул по сторонам, призадумался на миг. Тут нельзя, как привык повсюду: давить людишек ужасом да страхом пред своим именем. Городовые казаки, конечно, уж не те босяки, что с Болотниковым шалили, — люди государевы, к службе гораздо приспособлены… Однако Дон тут рядом — не ровен час, палку перегнешь, так и снимутся тишком всей заставой, да и уйдут себе куда получше. Потом на сие представительство палкой никого не загонишь!

— Коли чист — бояться не пристало, — ласково сказал Андрей Иванович. — А то прям как детята малые… Я что — с рогами? Тьфу… Пусть не дрожат — не с розыском я, а по службе государевой. Веди гостевать — чего мы тут растопырились посередь двора…

Покуда размещали команду, Андрей Иванович в сопровождении Зотова бегло осмотрел хозяйство и окрестности. Неловко ему тут было вслепую, привык старый стервятник знать, что вокруг творится, где да как лежит — на новом месте свою работу всегда начинал с изучения обстановки и осмотра местности.

Калмыки — народ кочевой, на одном месте вечно торчать не приспособлены. Русскому представительству поневоле приходится подлаживаться под местный уклад, потому волгские казак<Волгское казачье войско с центром в Дубовке (ок. Царицына). >, как никто, лучше годны для такой миссии. Регулярный армейский гарнизон, поставь его здесь, будет слеп, глух и беспомощен.

Обосновать базу по всем правилам фортификационного искусства не представлялось возможным. Вкопанные по периметру лагеря нечастые колья, перетянутые крепкими рыбацкими сетями, — импровизированный забор; небольшие юрты, рассчитанные на компактное проживание десятка ратных людей; сборно-щитовой двухкомнатный домишко полковника, служивший одновременно штабом и апартаментами для приема гостей, а также нехитрые конструкции хозяйственно-служебного профиля — все это в случае необходимости за короткое время легко сворачивалось и грузилось на повозки (кибитки).

Впрочем, несмотря на временность и походный аскетизм, в лагере было чисто, опрятно и как-то по-особенному уютно. Все при своих местах, грязь скребками вычищена, дорожки галькой отсыпаны — даже отхожее место обнесено кольями, выметено как следует и колючкой<Колючка — степное растение, издревле используемое как дезинфицирующее средство. > выложено. Воины хоть и со вчерашним бражным перегаром, но бодры, дисциплинированны и расторопны, морды круглые и сытые. И что самое приятное и удивительное для такого своевольного люду, как казаки: все стрижены, стираны и опрятны.

Особенно бросался в глаза этот необычный походный уют в сравнении с беспорядком, царившим в расположившейся неподалеку Ставке.

— Ага! — как будто чему-то обрадовался Андрей Иванович, поднявшись на шаткую сторожевую вышку, сколоченную из прочных жердей, сушенных еще с осени. Потеснив застывшего соляным столбом казачину, несущего службу на вышке, посунулся за перильца, приложил ладошку к бровям и, хищно втягивая ноздрями сырой гниловатый воздух, приправленный каким-то специфическим смрадом, с любопытством принялся всматриваться в детали окружающего ландшафта.