Не отступать! Не сдаваться! - Александр Лысев

Синченко шел по траншее размашистым решительным шагом, совершенно не пригибаясь и все так же думая о своем. Лучинков, едва поспевая за ним, чувствовал в себе непонятно почему все усиливающееся и усиливающееся беспокойство и, как ни странно (хотя он никак не мог понять отчего), какое-то странное ощущение собственной вины. В чем мог он провиниться, и вообще почему у него вдруг возникла об этом мысль, Лучинков не знал, но эта подсознательная вина и примешивающееся все более и более к ней беспокойство с каждым шагом все сильнее жгли его изнутри.

Наконец они остановились. Оглядевшись вокруг, Лучинков увидел, что они стоят невдалеке от блиндажа командира взвода. Еще некоторое время Синченко пристально смотрел на Лучинкова, потом спросил:

— Скажи, Александр, ты можешь мне объяснить, за что, по-твоему, ты получил эту медаль?

Лучинков с удивлением и непониманием уставился на Синченко:

— Как это — за что?

— Что было в твоем поступке, за что можно получить награду?

— Я тебя не понимаю, — пожимая плечами, сказал Лучинков.

— А я тебе разъясню. — Тон Синченко был холоден и резок. — Скажи, разве заслуживает награды ваша с Золиным смехотворная погоня, когда двумя очередями разогнали вас обоих, а ты еще и получил ранение. Что, я не понимаю, что сделали вы геройского, как вы себя проявили?

Лучинков молчал, сдвинув к переносице брови, только сейчас, в первый раз за все прошедшее с получения им этой медали время, задумался: а действительно, что если не геройского, то по крайней мере достойного награды было во всем происшедшем тогда, когда посылал их Егорьев проверить, жив или нет бежавший Гордыев.

— И почему в таком случае, — продолжал Иван, — медаль получал ты один? Ведь ходили-то вы вместе с Золиным. Тогда надо и его награждать. Ты ведь в санчасти сказал этому генералу, с кем был. Почему не наградили Золина?

Это был еще один вопрос, на который Лучинков не мог найти ответа. Конечно, если исходить из того, что он был ранен, а Золин вернулся живой и здоровый, то можно сделать какой-то плюс в сторону его, Лучинкова, но разве медали дают за ранения?

— А ты откуда все это знаешь? — вместо ответа поинтересовался Лучинков.

— Мне старшина рассказал… Но ты не ответил, — настаивал Синченко.

— Почему не наградили Золина? — переспросил Лучинков. — Наверное, потому, что не знали его фамилии и вообще. — Лучинков развел руками. — Вообще о нем никто не спрашивал.

— А почему о нем не спрашивали?

— Да откуда же я могу знать!

— А я могу, — заявил Синченко. — Могу знать. Потому что им нужен был ты. Твой возраст, твои деревенское происхождение и биография, твое время пребывания на передовой. Тебя об этом спрашивали?

— Спрашивали, но я не понимаю ни хрена… — начал Лучинков, но Синченко, проворно выхватив из-за голенища сапога какую-то газету и сунув ее под нос Лучинкову раскрытой на левой странице, почти закричал: — Вот! Сегодняшний номер дивизионки. За пять минут до твоего прихода Баренков всучил. Открываем передовицу… — Синченко отнял газету от глаз Лучинкова, который от неожиданности и недоумения не мог разобрать ни строчки, и процитировал:

«Рядовой семьдесят пятого стрелкового полка Александр Васильевич Лучинков. Простой деревенский парень из бедняцкой семьи, всего лишь около двух недель находящийся на фронте. Мужественно пытался пресечь побег дезертира. К сожалению, продажная сволочь улизнула к врагу, ранив при этом героически бросившегося за ним с целью задержать предателя тов. Лучинкова. Справедливая кара советского правосудия достанет этого изменника, где бы он ни укрылся… Тов. Лучинков от имени Коммунистической партии и советского правительства награжден за проявленную самоотверженность медалью «За отвагу» и в настоящее время находится в полевом госпитале на излечении… С такими сынами нашего социалистического отечества, верными ленинским заветам и сталинским наказам, победа над врагом несомненна. Смерть фашистским оккупантам!» Синченко закончил читать, скомкав в кулаке газету, поглядел на Лучинкова. Тот был совершенно шокирован и лишь, уставившись на сжимавший газету кулак Синченко, бессмысленно моргал глазами.

— Что скажешь, Александр Васильевич? Рад небось, герой, на всю дивизию прогремел… Тут есть и о тех, что рядом с тобой лежали. Только, разумеется, лишь получившие награду попали на газетную полосу. Об остальных забыли, остальные не воевали, только эти воевали…

— Как… Как все это могло получиться? — с дрожью в голосе спросил Лучинков и сам тут же принялся оправдываться. — Я не знал, ей-богу не знал. Я ведь тоже удивился поначалу… — начал он говорить с излишней поспешностью. — Если б я знал, что так выйдет… А потом…

— А потом радости полные штаны, — докончил Синченко.

— Ага, — признался Лучинков, потирая лоб.

— А я тебя не виню. — Синченко зло усмехнулся. Но усмешка эта была адресована, казалось, какому-то третьему лицу, которое здесь не присутствовало.

— Иван, — сказал несколько пришедший в себя Лучинков. — Иван, ты должен мне все объяснить. Я так неожиданно получил эту медаль, потом так же неожиданно попал в газету. Это… это просто непонятно. И эти твои слова… Объясни мне все, прошу тебя.

— Ладно, — произнес Синченко. — Ты, может быть, и не поверишь, но я тебе правду скажу. Этот прием мне известен на собственном опыте. В сорок первом я лежал в госпитале. Нас там собралось почти все отделение. До этого, в последнем бою, мы подбили два немецких танка. Силами всего взвода, запомни, всего взвода!… И вот приходит к нам военный корреспондент. Разузнал про подбитые танки, биографию у каждого выспросил. И что он дальше делает? Берет и приписывает наиболее подходящему по биографии и по всем параметрам оба подбитых танка. Тут же появляется полковник, вручает орден, короткая фотовспышка — и на следующий день мы читаем во фронтовой газете о том, как советские солдаты проявляют массовый героизм и чудеса храбрости на конкретных примерах. А то, что тридцать человек полегли, чтобы эти танки остановить, всем наплевать. Как же, важнее пример, чудеса храбрости, ети иху мать. — Синченко сплюнул сквозь зубы. — Так и с тобой. Им нужен не ты, а образ. Подошел по параметрам — получи медаль и будь доволен. А про тех, кто в бою полег, им дела нет. Подумаешь, у нас, например, высоту какую-то взяли. Вот если бы без потерь, тогда другой разговор. Здесь же не подходит. Надо другое. Пожалуйста: у нас в армии любой солдат герой, куда ни ткни. Таково воспитание в духе социализма!… И самое главное — все истинная правда… Тьфу! — в сердцах ругнулся Синченко. — Пошло и противно. А еще обидно за тех, кто честно воевал и погиб… Но тебя я не виню, ты образ. — Он криво усмехнулся, посерьезнев, добавил: — С любым подходящим так могло выйти…

— Это страшно, — пролепетал еле слышно Лучинков.

— Страшно? — воскликнул Синченко. — Нет, брат, это еще не страшно. Пойдем, я покажу тебе, где страшно…

И, выбравшись из траншеи на нашу сторону, Синченко пошел, приминая сапогами невысокую траву по направлению, огибающему блиндаж. Ни о чем не спрашивая, Лучинков молча последовал вслед за ним…