Любовница Синей бороды - Лариса Соболева

– Завтра скажу, завтра, – пробормотала она, слушая собачий вой – протяжный и долгий, с подвываниями и тревожными нотами.

– Где Лизавета Петровна? – спросила за завтраком помещица у прислуги.

– Они с утра ускакали, – пожала плечами девица. – Их сиятельство часто не завтракают, а на лошади прогулки делают.

– Ну, Иона, сегодня уж погостим, а завтра домой поедем, – мечтательно сказала помещица. – Скучаю я по Наташке, да и дома-то лучше, нежели в гостях, не так ли?

– Твоя правда, матушка, – согласился Иона, уплетая пироги. – Дел-то у меня скопилось… уж не знал, как тебя уговорить домой ехать.

– Пойду пройдусь, – встала из-за стола Агриппина Юрьевна.

Октябрь очаровывал, а такое редко случалось. Обычно с ранней осени все дожди да дожди льют, лишний раз из усадьбы носу не высунешь, а в этом году сухо, солнечно и светло. Агриппина Юрьевна бродила по парку, похожему на лес, и думала, с чем приедет Лиза с прогулки. Да с чем же! Со смирением. Родня Лизы поедом ее заест, когда она объявит о своем решении развестись с законным мужем. Пусть уж поскачет верхом, подумает и одумается. Из дому выбежал внук, ринулся к бабушке, которая поймала его и, весело смеясь, закружила мальчика, помолодев лет на двадцать…

Лиза не вернулась и к обеду. Агриппина Юрьевна разволновалась, но дворня сказала, что барыня почти всегда, садясь на лошадь, забывает о времени, приезжает поздно. В общем-то успокоили, а сердце постукивало тревожно. Но когда уж и сумерки подступили, помещица велела снарядить людей и отправила их на поиски невестки, тут уж не помогли никакие уговоры. Агриппина Юрьевна нервно ходила по гостиной, поглядывая за окно, а там все быстро погружалось в темноту, будто дом и окрестности стремительно опускались в колодец. С темнотой и сердце сжималось сильней и сильней, поделиться тревогами не с кем, Иона ушел с холопами искать Лизу. Что, если… Агриппина Юрьевна перекрестилась несколько раз, отгоняя от себя тягостные мысли, взглянула за окно – совсем там черно стало.

Прошел еще один томительный час. Наконец заметались огни, помещица бросилась на двор, накинув шаль. Иона прискакал к крыльцу, спрыгнул с лошади:

– Крепись, Агриппина Юрьевна, невестка твоя с лошади упала. Нашли мы ее без памяти, пролежала долго.

– Жива? – чуть ли не закричала Агриппина Юрьевна.

– Покуда жива, – вздохнул Иона и махнул безнадежно рукой.

В это время Лизу сняли с повозки четверо мужиков, понесли в дом. Агриппина Юрьевна лишь заметила, что голова ее в крови.

– Пошлите за доктором! – приказала она, следуя за невесткой.

Лизу раздели, уложили на кровать, вскоре привезли доктора, живущего по соседству. Осмотрев молодую женщину, он выложил приговор:

– Не жилица. Ушиблась позвонками, головой. Странно, что на месте не скончалась. А ведь наездница Лизавета Петровна изумительная.

Агриппина Юрьевна, сдерживая слезы, подумала, что Лиза намеренно гнала лошадь, чтобы та ее сбросила. Выходит, сама покончить с жизнью надумала, да только сейчас винила помещица себя. Почему не обманула невестку? Разве трудно было сказать: Владимир плакал, намерен бросить девку бесстыжую, стыдится приехать к жене… Поверила бы она?

– Уходи! Не смей! Помогите! – металась в бреду Лиза.

– Лизанька, это я, – склонялась над ней помещица.

– Спасите! Умоляю вас… Не надо! – кричала Лиза.

Агриппина Юрьевна гладила ее руку, целовала в лоб и приговаривала, что здесь нечего бояться. А на рассвете Лизанька отдала богу душу, так и не придя в себя.

Решено было похоронить ее в поместье. Известили знакомых и родственников, и через два дня съехались все. Владимир тоже прискакал верхом – лица на нем не было. Лизанька лежала в гробу всего-то бледная – казалось, приболела и спит. Когда несчастную отпевали, Иона дернул Агриппину Юрьевну за рукав. Она оглянулась, управляющий подал знак рукой и мотнул головой, приглашая выйти. Помещица тихонько выскользнула из залы, где пахло ладаном и свечами, аккуратно прикрыла за собой створки дверей.

– Идем, барыня, в конюшню, – позвал Иона. – Дело есть.

– Другого времени не нашел? – разгневалась помещица.

– Идем-идем, – настаивал тот.

Вид при том у Ионы был таинственный, серьезный и печальный. Заинтригованная Агриппина Юрьевна последовала за ним, а в конюшне их поджидал кузнец Ерофей, невысокий и коренастый мужик с бородищей до пояса. Помещица с удивлением остановилась у входа в конюшню, но кузнец пригласил ее подойти ближе. Едва она выполнила его просьбу, он протянул ей подкову. Растерянно взяла Агриппина Юрьевна ее в руки, подняла глаза с вопросом на кузнеца, и тот сказал:

– Подкову эту Лизавета Петровна в руке держала, когда ее нашли.

– Ну и что? – не понимала помещица.

– Мы поначалу думали, что подпруга лопнула, седло-то и упало, – сказал кузнец и подвел помещицу к стойлу, где стояла великолепная ездовая лошадь, любимица Лизы. Затем взял седло, лежавшее на полу, поставил его на угол ограждения и указал на ремни: – Ремни-то, барыня, подрезаны. Глядите. Ровнехонько подрезаны, оттого и не удержали седло с наездницей.

– Ты хочешь сказать, кто-то намеренно… – задохнулась Агриппина Юрьевна и не смогла высказать ужаснейшее подозрение.

– Ага, – кивнул кузнец. – И вот вам еще доказательство. Глядите на круп лошади. Ранку видите? Кровь запеклась…

– Вижу, – взялась за грудь Агриппина Юрьевна. – И что?

– Шилом в круп ткнули, кобыла и взбесилась. Лизавета Петровна удержалась бы в седле, шибко хорошо она управляла лошадьми, однажды усмирила необъезженную кобылу. Усидела бы, клянусь, ежели бы подпруги не подрезали.

– Боже мой… – схватилась за голову Агриппина Юрьевна. – Значит, кто-то в усадьбе… Кого-то подкупили? Боже… кто же это?

– Не думайте, Агриппина Юрьевна, – говорил кузнец, – будто кто-то из наших на подлость сподобился. Я справлялся у конюха, он подпруги самолично затягивал перед выездом Лизаветы Петровны. Божится, что целехоньки они были. На прогулке к барыне нашей кто-то подошел и ножом подпруги разрезал. Лизавета Петровна боком сидели, а ремни подрезали с другой стороны, со спины ее. Вот только как же она не заметила?.. Опосля уж шило в круп воткнули, лошадь и вздыбилась, сбросила барыню вместе с седлом.

– Но… если не из дворни, то… кто? – мучилась вопросом Агриппина Юрьевна.

– Ты, матушка, мужества наберись, – тронул ее за локоть Иона. Она с ужасом посмотрела в его сторону, а он перешел на шепот: – Подковку, что у Лизаветы Петровны в ручке была, Ерофей ковал собственноручно…

– И что? – напряглась она, догадавшись, что кузнец знает, кто подстроил Лизино падение.

– А таперя глядите… – Кузнец подвел помещицу к другому стойлу, где стояла великолепная гнедая, с выгнутой длинной шеей, стройная – мышцы под шкурой так и ходили, так и перекатывались, словно лошади не стоялось на месте. Кузнец поднял заднюю ногу, копыто которой было подбито новехонькой подковой. – Вот здеся и сидела подковка, я сам ее подбивал. Поглядите, барыня, на остатних трех копытах подковы точь-в-точь такие ж, как та, что вы держите. А на ентом копыте другая подковка.