Агония. Кремлевская элита перед лицом революции - Александр Скобов

Однако г-н Ганапольский пишет вовсе не о вынужденных ограничениях на свободу слова в военное время. Он считает, что в любом государстве в любое самое мирное время должны быть запрещены «злобные книжки». Книжки, в которых, может, и нет чертежей Маутхаузена и Освенцима, но «выстраивается идеологическая конструкция оправдания вседозволенности и агрессии». Книжки, в которых «авторы унижают какую бы то ни было страну, не считают ее страной вообще, призывают эту страну уничтожить и ратуют за войну с этой страной».

Я не спрашиваю гражданина начальника Ганапольского, можно ли ратовать за военный отпор стране, вторгшейся на твою территорию и захватившей ее часть. Я не спрашиваю гражданина начальника Ганапольского, как он будет доказывать в суде, что некую страну не унижают произведения Чаадаева и маркиза де Кюстина. Я не буду доказывать ему, что из любой самой благородной на первый взгляд идеи можно при желании сделать самые людоедские практические выводы (и делали не раз). Предложение гражданина начальника Ганапольского вызывать полицию при обнаружении в продаже вредных книг свидетельствует о таких серьезных внутривидовых различиях, которые исключают возможность доказать что-либо. Я просто хочу сказать за себя.

Я хочу читать книги Гитлера, Старикова, Дугина, Мухина, Лимонова. И это мое сугубо личное дело, что я про эти книги буду думать, говорить и писать. Я хочу изучать любые человеконенавистнические идеи в первоисточнике. На стадии зарождения. Мне интересно, как из вроде бы человекообразных рассуждений рождаются потом чертежи Маутхаузена и Освенцима. Мне интересен этот механизм. Я хочу получать эти книги не из-под полы, а легально, не опасаясь, что те, кто предоставит мне эту возможность, будут подвергнуты уголовному преследованию, потому что гражданин начальник Ганапольский вызовет полицию.

Я считаю возможность беспрепятственно читать эти книги своим естественным и неотъемлемым правом. Далее, я считаю, что в этом праве со мной равны все прочие люди. Хоть гражданин начальник Ганапольский, хоть последний гопник из подворотни. Вот гражданин начальник Ганапольский сам наверняка эти книги читал. Значит, он считает, что ему их читать можно, а другим нельзя. Потому что начитавшийся Дугина гопник поедет убивать и умирать на Донбасс. Но чтобы начитавшийся Дугина гопник не поехал убивать и умирать на Донбасс, надо всего лишь, чтобы государство выполнило свою элементарную обязанность: перестало «не замечать» пункты вербовки боевиков, лагеря их военной подготовки, переправку через границу, снабжение оружием. Вот этого надо требовать, а не запрета книжек Дугина. Без массированной государственной поддержки «тамплиеров консервативной революции» никакие книжки Дугина никого не убьют.

На фоне паноптикума паясничающих мракобесов, по привычке именуемого российским парламентом, сенатор Константин Добрынин выглядит почти приличным. Критикует запретительно-репрессивные инициативы своих коллег и практику применения принятых на их основе законов. Выступает за гуманизацию пенитенциарной системы. Такой «путинист с человеческим лицом». И вот теперь он предлагает объявить оправдание сталинских массовых репрессий экстремизмом. То есть запретить информационные материалы, содержащие такое оправдание. Со всеми вытекающими репрессивными последствиями за их распространение.

Чем продиктована эта инициатива? Может быть, искренней тревогой по поводу нарастания общественного одобрения политического насилия, произвола и жестокости? Боюсь, что многие видные либералы, именно так воспримут инициативу Добрынина. Увидят в ней настоящий подарок. Вот только подарок этот с начинкой. Как та ахейская лошадь.

Защищать поклонников Сталина нет никакого желания. Во-первых, потому что противно. Люди, оправдывающие сталинский террор, вызывают точно такую же неприязнь, как те, кто оправдывает Холокост. Во-вторых, потому что сегодня они реально опасны. Ничего не забывшие и ничему не научившиеся, они начали войну за возвращение того, что многие опрометчиво посчитали ушедшим в прошлое навсегда. И опасны они не только для России. Они стали боевым авангардом путинской политики неоимперского реванша, угрожающей разрушить всю современную систему международного права, международной безопасности, погрузить мир в хаос. В-третьих, антисталинисты, переживающие за права сталинистов, должны четко осознавать, что на взаимность они рассчитывать ни в коем случае не могут. Дмитрий Аграновский не шутит, когда заявляет: «Сталинские репрессии – миф демшизы. Давно пора вводить уголовную ответственность за бездоказательное очернение истории СССР».

Но вот на этом месте возникает вопрос: должны ли мы чем-то отличаться от Дмитрия Аграновского? Кроме этого вполне риторического вопроса есть и вполне рациональные соображения. Проект Добрынина, если он будет принят, послужит прекрасным дополнением к закону Яровой, карающему за осуждение советских преступлений времен Второй мировой войны. Если одни сталинские преступления нельзя будет оправдывать по закону Добрынина, а другие нельзя будет осуждать по закону Яровой, останутся ли вообще в советской истории страницы, по поводу которых можно будет высказывать разные точки зрения? По которым будет возможна свободная общественная дискуссия, будет возможно свободное научное исследование?

Неужели в России любой идейный спор обречен быть соревнованием в принятии репрессивных законов друг против друга? Состязанием, кто кого запретит, привлечет к уголовной ответственности, посадит? Запреты против сталинистов не уравновешивают запреты в пользу сталинистов, а лишь увеличивают количество запретов, сокращают пространство свободы и расширяют пространство несвободы, на котором единственно допускаемую точку зрения устанавливает государство.

Разве не об этом говорит сенатор Добрынин, когда разъясняет критерии, по которым он предлагает определять, какие сталинские преступления подпадут под запрет их оправдывать, а какие нет? Не подпадут «действия, не ставшие объектом официального государственного осуждения». А вот те действия, которые стали объектом официального государственного осуждения, оправдывать будет уже нельзя. Вот выйдет постановление Святейшего Синода, тогда и узнаем, круглая Земля или все-таки на трех китах стоит. Фактически Добрынин предлагает сталинистам своеобразный раздел сфер влияния. Вот здесь будут действовать наши запреты, а вот здесь ваши.

Предложение Добрынина уже поддержал глава президентского Совета по правам человека Федотов. И это типично для наших системных или придворных либералов. Даже лучшие, прогрессивнейшие представители нынешнего российского истеблишмента остаются в душе верноподданными государство-поклонниками. В своих чаяниях они не идут дальше полутоталитарной модели с полусталинистской государственной идеологией. Они уповают на то, что государство защитит общество от вируса человеконенавистнических идей мудрыми и справедливыми идеологическими запретами. Это как желание поставить мента у своего супружеского ложа.

В 2009 году объединеннейшая и демократичнейшая партия «Яблоко» уже предлагала ввести уголовную ответственность за отрицание либо оправдание преступлений сталинизма. Тогда ехидный Илья Мильштейн написал: «Очень живо представляю себе эту картину. Черные «воронки» по ночам. Вырванный с мясом звонок. Строгий следователь с лицом Сергея Митрохина: «По нашим сведениям, вы отрицаете преступления, совершенные сталинскими палачами. Соседи доносят, что также и оправдываете». А потом, десятилетия спустя, волна посмертных и прижизненных реабилитаций. И две России, глядящие друг другу в глаза: та, что сажала, и та, что сидела. За отрицание или оправдание сталинских репрессий.