Язон четырех морей - Жюльетта Бенцони

– Возможно, но я предпочел бы – позже! Идемте, сударыня, – добавил он, поворачиваясь к Марианне. – Мне кажется, что вам не хочется оставаться здесь больше. Я провожу вас до кареты.

– Вы подождете меня немного? – спросил русский. – Я улажу здесь и приду к вам.

Марианна молча позволила ему укрыть ее плечи большим шарфом из алого бархата, висевшим на спинке кресла, взяла под руку князя Беневентского и, не взглянув на соперников, вышла из ложи. В этот момент поднимался занавес перед очередным актом.

Медленно спускаясь по пустынной лестнице, где окаменевшие лакеи дежурили возле высоких торшеров, Марианна дала волю гневу и отчаянию.

– Что я ему сделала? – вскричала она. – Почему Язон преследует меня с таким презрением и гневом? Я считала…

– Необходимо быть достаточно пожилым или постичь самые высокие философские доктрины, чтобы не поддаться действию ревности. Между нами, вы ведь ее имели в виду? В противном случае что могло заставить вас прийти сюда только с Чернышовым?

– Действительно, – призналась Марианна, – я хотела вызвать у Язона ревность… Этот бессмысленный брак с Пилар так изменил его…

– Да и вас тоже, как мне кажется! И перестаньте так волноваться, Марианна. Надо примириться с возможными последствиями, э? К тому же, если Чернышов умеет драться, он получит достойного соперника, который может преподнести ему неприятный сюрприз.

Перестань волноваться! Талейрану легко сказать! В душной темноте кареты Марианну снова охватил гнев. Она проклинала всех: Чернышова, вмешавшегося не в свое дело, Язона, который недостойно обошелся с нею, разбив все ее надежды, зрителей в зале, следивших, конечно, жадными глазами за ссорой, и больше всего себя, вызвавшую из-за детского тщеславия этот скандал.

«Очевидно, я сошла с ума, – грустно подумала она, – но я еще не знала, что любовь может причинить такую боль. И если когда-нибудь Чернышов ранит Язона или…»

Она даже мысленно не посмела произнести страшное слово, но, подумав вдруг, что она находится здесь в глупом ожидании русского, тогда как ненавидит его всем сердцем, чтобы не сказать больше, она нагнулась и приказала:

– Домой, Гракх! И быстро!

Карета уже покатила, когда из-за колоннады театра показался Чернышов, вспрыгнул на подножку и скорее упал, чем сел в карету.

– Вы уезжаете без меня, почему?

– Потому что у меня больше нет желания видеть вас. И я прошу вас сойти. Гракх, остановись! – крикнула она.

Стоя почти на коленях у ее ног, Чернышов озадаченно посмотрел на нее.

– Вы хотите, чтобы я сошел? Но почему? Вы сердитесь?.. Однако, вызывая на дуэль того неистового, который оскорблял вас, я только исполнил свой долг.

– Ваш долг – не вмешиваться в частный разговор! Я всегда сама сумею защитить себя! В любом случае запомните одно: если только Язон Бофор будет ранен, я не прощу вам этого и вы никогда больше не увидите меня.

– В самом деле?

Чернышов не шелохнулся, но в темноте кареты Марианна увидела, как заблестели его глаза, превратившиеся в узкие зеленые щелочки. Он медленно поднялся, и Марианне почудилось, что тень гигантской хищной птицы заполнила надушенную атласную тесноту кареты и угрожала низринуться на нее. Но русский уже отворил дверцу и спрыгнул на улицу. Некоторое время его руки в белых перчатках держались за стойку дверцы, и он с полуулыбкой разглядывал мододую женщину. Затем бесконечно нежным голосом он проговорил:

– Вы правильно сделали, предупредив меня, Марианна! И я обещаю вам не ранить господина Бофора…

Он отскочил назад, снял треуголку, провел по мостовой ее плюмажем в насмешливом поклоне и закончил еще более нежно:

– Я буду иметь честь убить его завтра.

– Если вы посмеете…

– Посмею… раз, по-видимому, это единственное средство вышибить его из вашей памяти. Когда этот человек умрет, я легко смогу заставить вас полюбить меня.

Несмотря на сжимавший ее сердце страх, Марианна распрямилась, вскинула голову и, смерив с высоты кареты уничтожающим взглядом Чернышова, смогла изобразить ледяную улыбку.

– Не рассчитывайте на это! У вас не будет времени, дорогой граф, ибо, если завтра Язон Бофор… падет от вашей руки, знайте же, что прежде чем покончить с жизнью, которая потеряет для меня всякий смысл, я убью вас собственными руками. Вы, возможно, не знаете, но я владею любым оружием не хуже мужчины… Желаю вам доброй ночи. Трогай, Гракх!

Юный кучер щелкнул кнутом и с ходу пустил упряжку рысью. Карета углубилась в улицу Сент-Оноре, как раз когда на колокольне Сен-Рош пробил час ночи, но Марианна не услышала звон. Уже достигли моста Тюильри, а она все еще пыталась успокоиться и в то же время изыскивала средство спасти Язона от оружия русского. С подлинным благородством, присущим настоящей любви, она только на себя возлагала ответственность за готовящуюся драму. Она дошла даже до того, что стала винить себя в грубости Язона, на основании этого волшебного, тревожащего и тем не менее утешительного слова, которое произнес Талейран: ревность. Если Язон ревновал, ревновал до того, что смог публично оскорбить ее, тогда еще далеко не все потеряно. «Что сделать, – подумала она в отчаянии, – чтобы помешать этой дуэли?»

Грохот кареты по пустынным улицам ночного Парижа наполнял ее уши угрожающим шумом. Она скользила взглядом по проплывающим мимо фасадам домов, где мирно спали добропорядочные обыватели, для которых, без сомнения, сердечные бури представляли второстепенный интерес.

Уже почти доехали до Лилльской улицы, когда у Марианны появилась новая идея. Она потянула за шнурок, привязанный к мизинцу кучера. Тот обернулся.

– Остановись, Гракх, – сказала она, – сейчас мы не поедем домой.

– Слушаюсь, сударыня. Куда прикажете?

– Шоссе д’Антен, в русское посольство. Ты знаешь, где это?

– Старый особняк Фелюсон? Конечно, какой парижанин не знает!

После умелого разворота карета снова направилась к Сене, но на этот раз галопом. Пустынные улицы позволяли это. Потребовалось всего несколько минут такого быстрого аллюра, чтобы покрыть весь путь. Скоро уже показалась громадная триумфальная арка метров десяти в вышину и ширину, служившая порталом русского посольства. За нею виднелся обширный сад с колоннами и статуями, а в самой глубине его особняк сиял, словно в праздник, множеством огней. Но у входа усатые казаки в длинных одеяниях несли строгий караул. Марианна напрасно перечисляла свои имена и титулы, повторяя, что она хочет видеть посла, князя Куракина, – стражи оставались непреклонными: нет пропуска – нет прохода! Мало ли кто захочет войти в посольство, особенно ночью…

– Тьфу ты! – пробурчал Гракх. – Вот это уж охрана! Интересно, что там прячут, что эти усачи такие подозрительные? К Императору и то легче пробиться, чем сюда! И что теперь прикажете делать, госпожа княгиня?

– Я не знаю! – огорченно сказала Марианна. – Однако мне необходимо войти или хотя бы… Послушай, Гракх, сходи узнай у них, не вернулся ли еще граф Чернышов. Если его нет, мы подождем, иначе…