Владимир Святой. Создатель русской цивилизации - Сергей Алексеев

Насколько мудрый Добрыня выражал общее мнение, неизвестно. Впрочем, загубленный Святославом на Балканах цвет русского воинства все еще помнился, и едва ли возражавших нашлось бы много. Владимир же прислушался к дяде сразу, тем более что совет согласовывался со всей его политикой. Он освободил пленных болгар и предложил их власть предержащим мирный договор на равных. Естественно, побежденные с радостью приняли предложение мира и союза. Болгары и русские поклялись друг другу в вечной дружбе. «Тогда не будет между нами мира, – гласила клятва, – когда камень начнет плавать, а хмель тонуть».

Итак, с Волжской Болгарией был заключен мир. Но начатое следовало завершить. Хазария была врагом настоящим, заклятым, а ее восстановление Мухаммадом – прямым вызовом Киеву. К тому же союзные торки не остались вполне удовлетворенными, а Владимир помнил судьбу Святослава, погибшего от рук недовольных союзников. Русская рать, оставив за спиной дружественную теперь Болгарию, двинулась на Итиль. Ее по-прежнему сопровождали торки, наиболее заинтересованные в удаче.

За происходящим в Поволжье внимательно следил Мамун, эмир северной части Хорезма. Свежая информация постоянно шла на Восток из Булгара. Так что Мамун знал и о договоре болгар с русами, и о дальнейшем движении войск северных язычников. Когда русы подступили к границам Хазарии, эмир понял, что пришел его час. Хорезмийское войско, миновавшее к тому времени приуральские степи, вторглось в Хазарию с востока. Мамун потребовал от хазар подчинения себе и немедленного принятия ислама.

Помощи из Ширвана не последовало. Ширваншах представлял, какие последствия может иметь для него заступничество за иудейских союзников – не против язычников, а против ведущих войну за веру мусульман. Сами хазары даже с одним из врагов справиться не могли. Русы со своими торкскими соратниками дошли до волжских низовий. Тогда хазарский бек или «царь», глава военной знати и второе лицо в каганате после кагана, обратился за милостью к хорезмийцам. От Руси он по старой памяти пощады не ждал – а, возможно, зря. Владимир вполне мог предложить мягкие условия мира.

Мамун же остался неумолим. Он обязался защитить хазар от нашествия язычников – при условии ввода в их города хорезмийских гарнизонов и принятия ислама. При полном разгроме ничего иного не оставалась. Все волжские хазары под водительством бека отреклись от иудейской веры и приняли мусульманство. Остаться иудеем позволили на время лишь кагану – но после этих событий каганат волжских хазар исчезает со страниц истории. В Итиле, Семендере и в других отстроенных при ширванской помощи городах обосновались хорезмийские солдаты и чиновники. У выхода волжского пути в Каспий появился новый хозяин.

Владимир не собирался ссориться с Хорезмом, основным партнером Руси на мусульманском Востоке. Более того, он воспользовался случаем, чтобы завязать прямые сношения с «Хвалисским» правителем. Между Хорезмом и Русью был заключен союз. Кое-кто же из дружинников обратил тогда внимание на достоинства исламского «джихада меча», священной войны на пути Аллаха. Что касается хазар, то они обязались выплатить Владимиру разовую «дань». Основная ее часть, несомненно, причиталась отработавшим ее торкам. Им же в результате хорезмийского завоевания досталась вся степь вне городских стен. Большего кочевники и не добивались.

Владимир вернулся в Киев. Здесь ожидал он прибытия на следующий год послов из Болгарии и Хазарии для утверждения заключенного мира. Возвращением в Киев и завершает русская летопись рассказ о войнах Владимира-язычника, поскольку встречи его с этими послами касались иного, гораздо более важного для летописца вопроса. О договорах он в связи с этим уже не вспоминает.

Вне поля зрения летописцев остался, однако, еще один внешний конфликт, в который оказалась вовлечена Русь. Причины этому достаточно ясны. Древнейшие летописи составлялись в Киеве, а эти события развернулись всецело на новгородском Севере. Владимир в ту пору был занят иными заботами, и его вмешательства не потребовалось. А летопись, как и дружинное предание, следует за князем и его дружиной. Поэтому в воссоздании происходившего мы вынуждены идти за отрывочными сведениями никак не связанных между собой саг.

Еще в 984 году обратно в Ладогу из Йомсборга перебрался Олав Трюггвасон. В том году он овдовел. Внезапная смерть молодой Мешковны повергла викинга в скорбь. «Печаль» привела его к мысли покинуть страну. Впрочем, «печаль», при всей искренности горя, имела и иную очевидную причину. Мешко так и не смог использовать Олава против Владимира, а теперь, после смерти дочери, ничто его с Олавом и не связывало. Владимир же так и не прислал за Олавом покаянного посольства – так что оставалось самому «идти с повинной». Олав справедливо рассудил, что лучше всего вернуться с большим войском и добычей. Он собрал весь свой немалый флот и первым делом совершил налет на Данию. Здесь, однако, его войско чуть не погибло. Проживший с женой-христианкой три года и не крестившийся Олав дал обет принять христианство – и спасся. Впрочем, до исполнения обета оставалось еще девять лет.

Вернувшись на Русь, Олав вновь предложил Владимиру свои услуги и был привечен с радостью. Одаренный и популярный среди собратьев викингский вожак пришелся как нельзя кстати. По мере усиления державы датских Кнютлингов, а при их поддержке и норвежских Халейгов, на Балтике становилось все беспокойнее. Пути норвежских и датских викингов, отправлявшихся за добычей, а то и «данью», в Швецию, на Готланд, в Эстланд, пересекались с маршрутами их ладожских «коллег». Но могли, сверх того, и пересечь дорогу княжескому сборщику дани где-нибудь в «чудских» землях. Богатый «Восточный Путь» никогда не ускользал от алчущего взора норманнских конунгов. Главным врагом и датчан, и норвежцев пока являлась Швеция, но Русь явственно брезжила на горизонте.

Олав вернулся к прежнему времяпрепровождению, принявшись совершать набеги на западные берега Балтики. При этом он зимовал чаще на Руси, чем в Йомсборге, а то и посещал Владимира в Киеве. Вскоре в нем настала нужда.

Викинги из Ладоги, как мы и видели на примере Олава, заплывали достаточно далеко в Балтийское море. Их суда достигали на западе известных викингских стоянок у островков при устье Лабы. Летом 985 года здесь пристала флотилия из пяти кораблей под водительством некоего «Рандвера из Хольмгарда». Если имя не додумано рассказчиком саги, то это был славянин-новгородец из знатнейшего рода. «Рандвером» (явно попытка саг передать славянское имя) некогда звали сына ильменского князя «Радбарда», родоначальника датской и шведской королевских династий. Потомки древних князей вполне могли еще процветать у словен.

К той же естественной гавани подошли и два норвежских корабля, которыми командовал молодой викинг Сигмунд Брестасон, фаререц по происхождению. Сигмунд, лишившийся родины из-за семейной распри, служил в дружине норвежского ярла Хакона. До недавнего времени Хакон служил датскому конунгу Харальду Гормсону, но теперь порвал с ним – не в последнюю очередь из-за своей верности язычеству. Хакон стремился укрепить свою власть. Сигмунд – заслужить доверие и поддержку своего ярла. Тем летом он отправился на двух кораблях в Балтийское море. Викинги много и успешно грабили по побережьям. Затронули, должно быть, и подвластные Руси берега эстов.