I love Dick - Крис Краус

А вот это было очень жестоко, но любить тебя уже стало моей работой на полную ставку и я не была готова оказаться безработной. «Нет, – ответила я. – Мне так не кажется. Ты просто должен помочь мне принять ситуацию».

«Принять? – ты передразнил меня. – Я тебе ничего не должен».

Ты занял четкую позицию, насмешливость превратила твое лицо в маску. Ультражестокость. Огонь на поражение.

«Я ничем тебе не обязан. Ты сама ввалилась сюда, это твоя игра, твоя задумка, так что разбираться теперь с ней тоже тебе».

В ту секунду я не чувствовала ничего, кроме шока и разочарования.

Набирая обороты, ты добавил с издевкой: «Теперь ты, наверное, начнешь писать мне гневные письма. Внесешь меня в свою Демонологию Мужчин».

«Нет, – ответила я. – Писем больше не будет».

У меня не было никакого права злиться, а плакать не хотелось. «Совсем не обязательно быть таким воинственно грубым».

Ты пожал плечами и начал разглядывать свои руки.

«Таким воинственно злым?» И затем, обращаясь к своему марксистскому прошлому: «Так воинственно настроенным против мистификаций?»

На это я улыбнулась.

«Слушай, – сказала я, – я согласна, что восемьдесят процентов всего этого было фантазией, проекцией. Но с чего-то ведь все должно было начаться. Ты разве не веришь в эмпатию, в интуицию?»

«Что-что? – сказал ты. – Ты хочешь сказать, что ты шизофреничка?»

«Нет… я просто… – И тут я превратилась в ничтожество. – Я просто почувствовала к тебе что-то. Странную связь. Я уловила ее в твоих работах, но и до этого тоже. На том ужине три года назад, с тобой и Джейн, ты флиртовал со мной, ты тоже должен был что-то почувствовать…»

«Но ведь ты совсем меня не знаешь! Мы виделись два или три раза! Пару раз говорили по телефону! И ты проецируешь все это дерьмо на меня, ты меня присваиваешь, преследуешь, ты вторгаешься со своими играми, а я этого не хочу! Я никогда об этом не просил! По-моему, ты всему вредишь и у тебя психоз!»

«А как же то мое письмо? Я написала его, когда бросила Сильвера, надеясь продраться через всю эту историю с тобой. Что бы я ни делала, ты все равно считаешь это игрой, но я как раз пыталась быть честной».

(«Честность такого порядка подрывает порядок», – написал однажды Дэвид Рэттрэй о Рене Кревеле, и именно этого я и пыталась тогда добиться.)

Я продолжила: «Ты хоть представляешь, чего мне стоил звонок тебе? Я ничего сложнее в жизни не делала. Это было сложнее, чем позвонить в “Уильям Моррис”. Ты сказал, чтобы я приезжала. Ты уже тогда должен был понимать, чего я хочу».

«Тебе не секс был нужен, – рявкнул ты. И тут же добавил по-джентльменски: – Хотя он был хорош».

Солнце уже вовсю светило. Мы все еще лежали голые в кровати.

Я сказала: «Мне очень жаль».

Ну как я могла объяснить? «Понимаешь…» – начала я, вороша пятнадцать лет жизни в Нью-Йорке, произвольность карьер в искусстве, впрочем, были ли они настолько произвольными? Кому позволено говорить и почему? Было продано всего пятьсот экземпляров книг Дэвида Рэттрэя, а теперь он мертв. Пенни Аркейд – подлинная, настоящая, а Карен Финли – подделка, но кто из них популярнее? Тед Берриган умер в бедности, Джима Броди выселили, и он жил в парке, пока не умер от СПИДа. Художники без медицинской страховки, совершавшие самоубийства в самом начале своего пути, чтобы не быть обузой для друзей… все, кто тронул меня до глубины души, жили и подыхали как собаки, если только они, как я, не решались на сделку с совестью.

«Я ненавижу девяносто процентов того, что меня окружает, – призналась я тебе. – Зато все остальное я действительно люблю. Может, даже слишком».

«На твоем месте я бы это как следует обдумал, – ответил ты. Ты стоял в тени, облокотившись о стену. – Мне нравится девяносто процентов всего, что я вижу, остальное мне побоку». Я слушала. Ты казался таким мудрым, от тебя исходил свет, и все мои системы осмысления мира растворились.

* * *

Правда, разумеется, была гораздо запутаннее. Утро пятницы. Дорога до озера Каситас, комната в мотеле, «Перкосет» и скотч мне только предстояли. Я потеряла кошелек и в его поисках проехала пятьдесят миль на одной восьмой бензобака. Впереди был и разговор по телефону в воскресенье, и ужин с тобой, и последующий поход в бар в понедельник вечером. Попурри из главных событий. Только когда я дозвонилась до Энн Роуэр в субботу, у меня получилось не рыдать достаточно долго, чтобы начать обдумывать свое положение. Энн сказала мне: «Возможно, Дик был прав». Радикально глубокая мысль. Могла ли я принять твою жестокость как дар правды? Может, я даже смогла бы научиться быть тебе за это благодарной? (Когда я показала Энн набросок этой истории, она возразила, что никогда такого не говорила. Даже близко ничего похожего.)

В субботу я ночевала на диване у Дэниела Марлоса. Хосе приготовил бобы и карне асада. Дэниел впахивал на трех работах семь дней в неделю, чтобы заработать на съемки экспериментального фильма, и не жаловался. В воскресенье утром я прошлась по Игл-Рок от Линкольн-авеню до Оксидентал-колледжа. «Даже здесь, – я записала в блокнот, присев, – в этом скученном районе люди по-прежнему выходят прогуляться воскресным утром. Воздух пахнет цветами».

В библиотеке я отыскала «Тяжесть и благодать» Симоны Вейль.

«Невозможно, – писала она, – невозможно простить человека, если его злодеяние нас унижает. Нужно согласиться с мыслью, что оно не унижает нас, но обнаруживает наш истинный уровень»[15].

* * *

В гватемальских джунглях я видела диких обезьян и туканов. Я остановилась в отеле, пристроенном к вилле, ее хозяином был защитник окружающей среды Оскар Пальермо. Оскар происходил из семьи гватемальских олигархов, где считался паршивой овцой… впрочем, не такой уж и паршивой, иначе ему бы не принадлежала ни эта вилла, ни дом в Гватемала-Сити, ни квартира в Нью-Йорке. Оскар пригласил меня принять участие в будничных делах его большого семейства, словно из фильма «Ускользающая красота», – двухчасовые ланчи, прогулки вдоль реки. Три года назад майянские повстанцы подожгли ферму в его владениях.

На двадцать девятый день голодовки в передаче «Шестьдесят минут» показали сюжет о плачевном положении Дженнифер Харбери. На тридцать второй день ее адвокат прилетел из Вашингтона с новостями: «Белый дом готов к переговорам». Двадцать второго марта Роберт Торричелли, конгрессмен от Нью-Джерси, впервые огласил материалы расследования Комитета разведки палаты представителей по деятельности ЦРУ в Гватемале. Три года и десять дней, которые понадобились Харбери, чтобы докопаться до правды об исчезновении Бамаки, привели ее – или, скорее, привели средства массовой информации и правительство – к давным-давно известным ей фактам: убийца ее мужа был нанят ЦРУ. Полковник Хулио Альберто Альпирес, гватемальская версия Менгеле, кроме всего прочего также похитил, пытал и убил американца Майкла Девайне, владельца местной гостиницы.