1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал - Вячеслав Никонов

Кузьма Минин по факту стал одной из самых ярких фигур в российской истории, и в этом вовсе нет заслуги историков. «Авторитет Минина как человека высокой честности, высоких патриотических добродетелей утвердился не фантазиями наших современников, а правдивыми свидетельствами его современников, которые были в великом множестве распространены в хронографах в течение всего XVII столетия и не подвергались сомнениям, — подчеркивал Забелин. — … Быть выборным человеком в своем посаде, да еще на должность начальника судных дел — вещь немалая для любой личности; но стать выборным человеком от всей земли на подвиг освобождения Отечества — это тоже не простой звук, а весьма сложная связь жизненных земских отношений, для которых все это дело вовсе не было театральной игрушкой, а требовало последних жертв, последних сил, и потому призывало или должно было призвать к себе людей чистых во всех отношениях и смыслах, крепких, прямых душой и в высокой степени честных, не говоря о разных деловых способностях, какие были надобны уже непреложно. Конечно, если народ нижегородский и весь наш старинный народ в действительности был народ театральный, сценический пейзан, тогда подобные соображения не должны и в голову приходить. Но пока мы будем искренне верить и веровать, что у нашего старинного народа было несравненно больше здравого смысла, чем в написанной нами о нем истории, то придется по необходимости внимательнее взглянуть на то обстоятельство, чем люди руководились, и руководились ли чем-нибудь, когда добровольно, без всякого гнета предержащих властей, избирали и выбирали людей в исполнители своего земского дела».

Забелин обращал внимание на главную черту характера героя: «Минин способен был сильно, до глубины души, оскорбляться общественным злом; не мог он холодно и безучастно смотреть на насильство, которому подверглась вся земля от иноземцев, а еще больше от своих воров».

А вот удивительная по емкости характеристика Платонова: «О Пожарском не было бы разных мнений, если бы, к его невыгоде, ему не пришлось действовать рядом с Мининым, человеком еще более крупным и ярким. По нашему мнению, Кузьма Минин — гениальный человек, с большим самостоятельным умом он соединял способность глубоко чувствовать, проникаться идеей до забвения себя и вместе с тем оставаться практическим человеком, умеющим начать дело, организовать его, воодушевить им толпу. Его главная заслуга в том, что он сумел дать всеми владевшей идее конкретную жизнь; каждый в то время думал, что надо спасать веру и царство, а Минин первый указал, как надо спасать, и указал не только своими воззваниями в Нижнем, но и всей своей деятельностью, давшей обширному делу организацию покрепче, чем дал ему перед тем Ляпунов. На это надобен был исключительный ум, исключительная натура».

Вы, наверное, еще больше удивитесь, когда я вам скажу, что и об обстоятельствах начального этапа формирования Нижегородского ополчения достоверно известно очень немного. Хотя, казалось бы, есть бессмертное полотно Маковского со знаменитым выступлением Минина у стен Нижегородского кремля, в любом учебнике истории есть текст речи Минина и рассказ о том, как видение Сергия Радонежского вдохновило его на подвиг. На самом деле детали этой драмы народного подъема документированы слабо.

Мы даже не знаем, когда точно Минин выступил со своим историческим обращением. Источники на сей счет молчат, современные историки называют даты с 25 августа по 26 октября 1611 года. Причем во многом датировка зависит от побудительного мотива, первоначального толчка, подвигнувшего Минина выступить.

Возможно, что первоначально у Минина и нижегородцев не было глобальных планов спасения России. Пудалов пишет: «Видимо, земский староста Кузьма Минин и его сторонники выдвинули идею найма служилых людей и создания отрядов самообороны, оплачиваемых из городской казны. Это объясняет поддержку Кузьмы Минина и его призывов со стороны не только посадских, но и дворян, которые не могли не понимать губительных последствий налета „воров“ на город. Это объясняет и отсутствие противодействия со стороны воеводской администрации („приказной избы“): земский староста не выходил за пределы своих полномочий». Однако все, что произошло потом, содержание речей и деятельность Минина никак не подтверждают тезис о минимализме и локальности его планов.

Действительно, почему Минин принял решение обратиться к нижегородцам с призывом созвать новое ополчение для освобождения России от нечисти? Этот вопрос точно не входил в компетенцию земского старосты. Селезнев указывает, что «для вмешательства земского старосты в чужие для него воеводские дела требовалось какое-то чрезвычайное событие. И таким событием стало появление в Нижнем грамоты из Троице-Сергиева монастыря. Когда она была доставлена в Нижний Новгород? Это время можно указать лишь предположительно. До нас дошла только одна из октябрьской серии троицких грамот. Ее послали 6 октября 1611 года в Пермь. Около этого времени Дионисий и Авраамий Палицын, должно быть, отправили грамоту и в Нижний Новгород».

На послание из Троице-Сергиевой лавры как на первоначальный толчок к созданию Второго ополчения указывал еще Сергей Соловьев: «В начале октября 1611 года из… Троице-Сергиева монастыря в Нижний Новгород пришла грамота с призывом помочь князю Трубецкому (возглавлявшему остатки первого ополчения) в борьбе с поляками. Эта грамота сыграла очень важную роль в истории Нижегородского ополчения. Она стала тем зерном, которое упало в уже подготовленную Мининым почву».

Из источников, связанных с Троице-Сергиевой лаврой, нам известно и о рассказе самого Минина об обстоятельствах, разрешивших его колебания и побудивших выступить. В конце лета он не раз уходил из избы в сад и проводил ночь в летней постройке — повалуше. Минину трижды было видение преподобного Сергия Радонежского, «игумена Русской земли», повелевавшего Кузьме поднять народ на борьбу, спасти православную веру, «собирать казну и ею воинских людей наделять», чтобы идти на очищение Москвы. Пробуждаясь от сна, он оказывался во власти безотчетного страха. «За свое ли дело берешься?» — спрашивал себя Минин. Всем существом своим ощущал непомерную тяжесть. «Болезнуя чревом», Кузьма едва поднимался с постели.

После этого в избрании его земским старостой Минин увидел зов судьбы, «начало божия промысла».

Об этом в августе 1612 года Минин рассказал архимандриту Троице-Сергиевой лавры Дионисию, который поделился услышанным с Симоном Азарьиным, своим келейником. Азарьин служил в 1630–1640-х годах казначеем, а затем и келарем Троице-Сергиева монастыря, и именно он сохранил рассказ в «Книге о новоявленных чудесах преподобного Сергия, творении Симона Азарьина».

Однако другие историки утверждают, что движение в Нижнем Новгороде началось заметно раньше, чем в октябре, и связано оно было в первую очередь с посланиями от патриарха Гермогена. Любомиров замечал: «При ближайшем знакомстве с памятниками бросается в глаза то обстоятельство, что ни очень хорошо осведомленный составитель „Нового Летописца“, ни живший по соседству — в Арзамасе — Болтин в своих записках, ни даже сам Минин, рассказывавший в августе 1612 г. архимандриту Дионисию о начале ополчения, совсем не упоминают о получении в Нижнем до или во время создания в нем ополчения грамоты властей Сергиевой обители, а говорят об этом прежде всего лица, теснейшим образом связанные с этим монастырем». Любомиров был уверен: «Таким образом, к первой половине, самое большее к середине сентября 1611 г., нужно относить первые выступления Минина».