Проклятие изгнанных - Альберт Байкалов

– Она в переписке вставляет французские слова, – оторвала взгляд от исписанного убористым почерком пожелтевшего листка Даша и посмотрела сначала на Марту, потом на Матвея.

– Что тебя удивляет? – захлопала глазами Марта.

– Мне тоже это показалось странным, – согласился Матвей, – для обычной девки она слишком умна и образованна.

– Девка, – передразнила Марта. – Слово-то какое! Слух режет. И вообще, не забывай, что она жена чекиста.

– Согласен, – кивнул Матвей. – Но до этого она была служанкой.

– И что? – не понимая, к чему он клонит, нахмурилась Марта.

– Зачем господам надо было учить грамоте дворовую?

– Может, они совершенствовали свои педагогические навыки? Или от скуки.

– Возможно, – сказал Матвей. – Но я допускаю третий вариант.

– Какой?

– Она была больше, чем служанка, – попыталась угадать Даша.

– Точно!

– Внебрачная дочь Угрюмова? – нахмурила брови Марта и заглянула в экран стоящего среди бумаг ноутбука, где заносила основные моменты: – Федора Павловича.

– Сомневаюсь, – возразил Матвей, перебирая в голове возможные варианты. – Дворяне. Судя по всему, в этой семье дорожили такими понятиями, как честь, преданность и порядочность. Думаю, жена Угрюмова не потерпела бы в доме присутствие любовницы…

– Да еще в положении, – напомнила Даша.

– Откуда ты взяла? – удивился Матвей.

– Во-первых, по дате рождения Анфисы Павловны подходит, а во-вторых, жена Угрюмова, Прасковья, пишет в своем дневнике:

«Жаль бедную девочку, остается одна, да еще в положении. А я ей ночью нагрубила! Не знаю, что с нею будет в этом кошмаре. Да хранит ее Бог! Запись сделана двадцать шестого января одна тысяча девятьсот двадцать пятого года». Кстати! – спохватилась Даша. – Она последняя в этом дневнике. Тут даже время стоит – семь утра…

– Интересно, что потом произошло с Угрюмовыми? – задумчиво проговорила Марта.

– Да что угодно, – пожал плечами Матвей. – Сейчас люди сотнями с концами пропадают, а тогда, в неразберихе, тем более.

– Официально брак родителей Анфисы Евгеньевны был зарегистрирован тоже в двадцать пятом, – размышляла вслух Марта.

– Через месяц после последней записи в дневнике, – добавила Даша. – Так куда, интересно, пропали Угрюмовы?

– Да еще с ребенком, – напомнил Матвей. – Не похоже, что их арестовали.

– Почему бы и нет? – удивилась Марта.

– Основные репрессии начались в тридцатых, – словно ища подтверждения, посмотрела на Матвея Даша.

– Не факт, – покачал он головой. – С февральской революции в стране царил хаос, а жизнь человека тогда ничего не стоила. По Москве и Петрограду разгуливали толпы вооруженных людей, люто ненавидящих буржуев…

– А не могли они просто уехать? – выдвинула очередное предположение Марта.

– Куда?

– В поместье, например…

– Или за границу, – выдвинула свою версию Даша.

– В этом случае могу предположить, что, надеясь вернуться, Угрюмовы оставили присматривать за своим добром служанку.

– Какое добро? – удивилась Даша.

– Сама посмотри, – обвел взглядом комнату Матвей, – эти вещи наверняка принадлежали им.

– И квартира, – добавила Марта.

– А она тогда, как мы выяснили, была во много раз больше, – заметил Матвей.

– Это похоже на правду, – согласилась Даша. – Только все равно неясно, каким боком тут я?

– Вот что. – Матвей посмотрел на часы и решительно отодвинул от себя альбом с пожелтевшими фотографиями. – За окном полночь, а нам еще добираться домой…

– Оставайтесь у меня! – воскликнула Даша. – А что, места всем хватит. Вы с Мартой в спальне, а я здесь, – показала она взглядом на старинный диван.

– Нет уж, ты со своими привидениями разбирайся сама, – поднялся Матвей.

– Что? Какими еще привидениями?

– Как мы выяснили, дом с богатой историей. Мало ли. Не пропавшие Угрюмовы, так бабка наверняка заявится.

– Тьфу на тебя! – гневно сверкнула глазами Даша. – Мне и без того здесь страшно, еще ты…

– Тогда поехали к нам? – предложила Марта и вопросительно посмотрела на Матвея.

– Конечно, – догадавшись, чего от него хотят, кивнул он. – Вдруг действительно кто-нибудь заявится?

– Кто, например? – испуганно захлопала глазами Даша.

– Мы до сих пор толком ничего не знаем об этой Анфисе Евгеньевне, – уговаривал Дашу Матвей. – Может, у нее дети где-то рядом живут?

– Почему она тогда не оставила квартиру им?

– Обиделась, – пожал плечами Матвей, – и первому попавшемуся человеку взяла и отдала. Сейчас так мстят порой неблагодарным родственникам…

– Нет, я, пожалуй, останусь, – поежилась Даша.

– Как хочешь. – Матвей вышел из-за стола.

– А насчет привидений ты зря, – с грустью добавила Даша. – Я трусишка. Теперь к каждому шороху буду прислушиваться.

– Спи со светом, – посоветовала на прощанье Марта.

Въехав во двор дома, расположенного по соседству с тем, в котором родился и вырос Лизун, Кабан остановил машину в тени тополей, заглушил двигатель и вымученно откинулся на спинку кресла.

– Ты как? – пытаясь по внешнему виду определить самочувствие бывшего прапорщика, участливо заглянул ему в глаза Сурок.

– Плохо, – одними губами проговорил Кабан. Он был бледен, лицо покрылось мелкими капельками пота.

– Может, в больницу? – на всякий случай спросил Сурок.

– Потерплю, – поморщился Кабан. – Температура – это мелочи, надо было просто антибиотиков купить.

– А если заражение?

– Боюсь, что в меня кровь этого урода попала, – уставшим взглядом посмотрел на Сурка Кабан.

– И что? – не понял Сурок.

– Сам подумай, Лизун был наркоманом со стажем, – усмехнулся Кабан. – Как минимум, гепатит или СПИД…

– Сплюнь! – испугался Сурок, лихорадочно соображая, как быть. Конечно, у Кабана не огнестрельное ранение, и в больнице можно соврать, будто сам упал. Но это не решит проблем, напротив, только прибавит. Что, если ему станет хуже? Нет, Кабан знает так много, что от него надо избавляться. Но как? Дать вместо лекарства яд? Вскрытие покажет его наличие в крови, и возбудят уголовное дело. Можно вывезти его на дачу, напоить водкой и подстроить несчастный случай. Он пару раз был в доме прапорщика. Проводка так себе. Ничего не стоит оставить включенной плитку, на которую уронить полотенце, и все, деревянное строение быстро сожрет огонь. Сурок вдруг поймал себя на мысли, что совершенно спокойно размышляет, куда деть прапорщика, и поежился.