Обрученные с Севером. По следам «Двух капитанов» - Роман Буйнов

— Вставай, ГТС‑ка пришла, едем в тундру, — командир тряс меня за плечо. Я машинально поднялся, медленно возвращаясь к реалиям жизни:

— А как же… — уютное мягкое кресло после бессонной ночи сборов застало меня врасплох. Подосадовав в душе, что так и не досмотрел сон, я вышел на заснеженный двор, где уже стояла «под парами» совсем новенькая полярная чудо- техника.

— Олег Леонидович, спутниковый телефон с собой прихватите… на всякий случай, — тактично посоветовал нашему командиру дежурный офицер.

Начало путешествия по Земле Александры оказалось безрадостным: заброшенная в середине девяностых станция «Омега» с укором смотрела на нас пустыми глазницами выбитых окон. Огромное количество ржавеющих металлических бочек из‑под топлива на побережье бухты Северной — печальное наследие нескольких десятилетий беспечного варварства — то тут, то там начинало протаивать сквозь белоснежную вязь под робкими солнечными лучами. Человек — хозяин природы! Надо же было кому‑то придумать такую дурацкую фразу! Человек всего лишь дитя природы, причем зачастую неразумное и жестокое. Словно прочитав мои мысли, Роман Ершов не без гордости показывает привезенный сюда 25–тонный пресс, под действием которого двухсотлитровые бочки превращаются в тонкие металлические блины, готовые к отправке на материк для дальнейшей утилизации.

— Только ломается часто, слабоватый, — сетует Рома, — бочки‑то лежат еще с тех мохнатых времен, когда металла на изготовление тары не жалели, поэтому сжимать их не такого просто.

Рядом небольшая горка «готовой продукции». Под унтами мерно поскрипывает фирн.

— Остальное засыпано снегом у вас под ногами: целая куча с человеческий рост. Всего около тысячи сплющенных бочек. Когда‑нибудь мы очистим весь этот берег!

Когда‑нибудь! Господи, сколько ж нужно времени, чтобы разгрести эту стратегическую помойку? Оставив ржавеющее наследие прошлого на побережье, уже пешком мы отправляемся в сторону залива Дежнева Там, закованный в тяжелых льдах, застыл в величественном монументе огромный бродяга–айсберг. Отстав от группы и увлекшись фотосъемкой, я внезапно почувствовал, как земля уходит у меня из‑под ног, и я проваливаюсь куда‑то вниз.

— Вот черт, только бы не в берлогу! — пришла в голову первая мысль.

Тревога оказалась напрасной. Осмотревшись, я понял, что просто не заметил, как заметенный снегом берег закончился, и угодил в трещину припая. Ребята уже возвращались на выручку. Виновато улыбаясь, мне удалось опередить их и выбраться самостоятельно.

До айсберга было не более шестисот метров. Вблизи он выглядел еще более внушительно. Сверкающая в лучах солнца бирюза все еще торжественно несла на себе отпечаток казавшейся незыблемой вечности. Но едва начавшее набирать свою силу полярное солнце готовило ему неминуемую гибель: с южной стороны исполин уже начал истекать кровью, застывающую искристыми, отливающими серебром сосульками. Тем не менее ледовый гигант по–прежнему излучал какую‑то сумасшедшую энергетику.

Заставляя сердце биться сильнее, она уносила поток мыслей все дальше на север. Туда, где за тяжелым «водяным» небом и островными обрывками стылой земли, уже совсем близко, снисходительно взирал на наивный суетящийся мир независимый и гордый Северный полюс. Каждая миля к нему щедро оплачена жизнями посмевших растревожить его вечный покой дерзких и отважных людей. И каких людей! Мужество и благородство, настоящая дружба и самопожертвование вновь и вновь манили сюда тех, кто хотел в своей жизни сделать нечто красивое, значимое, заставляющее заиграть какие‑то скрытые струны беспокойной человеческой души. Они были готовы сложить саму свою жизнь за честь и славу Отечества. Вы только вдумайтесь, многие ли сейчас способны на это?!

Погрузившись каждый в свои сокровенные мысли, молчаливо возвращаемся на базу. Дежурный по заставе внимательно следит за мониторами, остальные спят— уже глубокая ночь. Расходимся по комнатам, но с непривычки в полярный день не заснешь. Выхожу на кухню. Одна папироса… пятая.

Из окна заставы за надежными современными стеклопакетами наблюдаю, как вдалеке зачем‑то копают лопатами глубокую яму в спрессованном снегу два человека в армейском камуфляже. Воткнув в соседний сугроб автоматы — белых медведей по–прежнему никто не отменял, — они, по–видимому, работали уже не первый час. И тут мне на память пришла одна курьезная история, произошедшая много лет назад.

…Октябрь 2004 года. Сумерки. Снег. Ветер. Усталость. Две двадцатипятифутовые парусно–моторные яхты завершали плавание вокруг архипелага Новая Земля. Утлые фанерные суденышки, изрядно потрепанные осенними штормами, пристали к пустынному берегу в районе Белушьей губы. Вглубь острова идут двое. Один из них основатель и бессменный президент нарьян–марского яхт–клуба «Романтик» Валерий Федорович Шишлов, второй— Леонид Радун. После нескольких дней сумасшедшей качки, еще не доверяя своим ощущениям, ноги настороженно нащупывают под собой твердую землю. Чудно!

— Кажется, канистра большая валяется, — Валерий Федорович направился к сопке, — вчера с левою борта кранец[74]сорвало, вот, пожалуй, и замена ему нашлась.

Когда до выброшенного штормами трофея оставалось всего несколько метров, «канистра» вдруг беспокойно заворочалась, и перед изумленными путниками предстал во всей своей красе потревоженный белый медведь. От неожиданности все трое замерли. Так они и простояли неопределенное количество времени: Шишлов, Радун и медведь.

— Фёдорыч! Ты хоть ружье‑то с плеча сними, — не отводя взгляда от «канистры», Леня очухался первым.

— А что толку? Там всего один патрон с дробью на нырков. Он даже не почешется. И потом… я перед походом уже со всеми простился.

Леня обалдело распахнул глаза:

— Красиво!

Но пауза затянулась. Еще немного и медведь окончательно проснется и сообразит, что ему полагается в таких случаях делать. Нужно было как‑то выходить из сложившейся ситуации. Бежать было бессмысленно: до берега, где яхты бросили якорь, метров семьсот, не меньше. Чисто машинально Леонид вскидывает камеру фотоаппарата. Щелкает затвор, яркая фотовспышка выхватывает из сумрака картинку этой нелепой встречи человека со зверем. А в следующее мгновенье косолапый, видимо, ошалев от внезапной иллюминации, бросается наутек…

Странно все‑таки устроен человек. Дома, среди плещущей жизнью весны, мы тоскуем по этой одинокой заснеженной пустыне. А приехав сюда, видим во сне своих близких и цветущую под окном сирень. Штурмуя очередной ледник на Земле Франца–Иосифа, я вдруг в мельчайших подробностях смог припомнить, как мальчишкой бил острогой рыбу на деревенской речке, а потом, перепачканный с ног до головы илом и глиной, но довольный и гордый, бегом возвращался домой. В авоське трепещут живучие караси, все тело горит от ожогов прибрежной крапивы, но что за беда, ведь сегодня я — настоящий добытчик! На столе в доме уже стоит крынка с парным молоком с душистою пеной, а дед незаметно вытаскивает из плетня хворостину. Хорошо там, где нас нет? Или это пресловутое стремление человека иметь все и сразу? Не могу сказать наверняка, но твердо знаю, что через несколько дней в одной из подмосковных квартир будет сидеть, склонившись над книгой, человек и отсчитывать дни, оставшиеся до июльской экспедиции.