Реквием по шестой роте - Владислав Владиславович Шурыгин

Стало ясно, с кем перепутал его «чеч».

Разведчик буквально рухнул за трофейный пулемет, а через мгновение из темноты уже вычертились две фигуры.

— Ну, ты где?

Ответом им была длинная очередь в упор, буквально изрешетившая боевиков. В темноте кто-то закричал. И тотчас по всему опорному пункту густо затрещали выстрелы. Бой был короток. Разведгруппа боевиков, состоявшая из чеченцев и украинских наемников, переодетых в российскую форму, беспечно заночевавшая на старых позициях, была почти полностью уничтожена. Наши разведчики отошли без потерь.

ВПЕРЕД, ДЕСАНТ!

Группировка ВДВ — это сплоченный единый кулак. Именно поэтому здесь меньше всего потерь, а одно имя ВДВ вгоняет в тоску самых отчаянных боевиков.

Вообще, наблюдая за жизнью и бытом наших десантников, я все чаще ловил себя на странном чувстве растерянности и восхищения этими людьми. Все же, как бы там ни говорили, но ВДВ — подлинная элита армии.

Они живут, выполняют задачи, сохраняют боеготовность и свой особый, ни на что не похожий десантный дух. Водитель подорвавшегося бэтээра, сам будучи тяжело контуженным, теряя сознание, смог остановить неуправляемую машину, вывернуть в сторону от обрыва, спасти товарищей — и лишь затем потерял сознание. Это ВДВ!

Ленцов — это ВДВ!

Юрьев — это ВДВ!

Эм — это ВДВ!

Честь и слава России — ВДВ!

ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЕ ДЕКАБРЯ

Занесенный снегом мертвый город. Бетонные скелеты руин. Непрерывный грохот разрывов, сливающийся в чудовищные по своей мощи очереди. Земля, а точнее развалины пятиэтажки, под ногами ходит ходуном. Это работает по передовым позициям боевиков наша артиллерия. Снаряды рвутся всего в ста метрах от нас. Все это уже было! Дежавю!

Такой же январь, такой же снег, те же руины. Вой снарядов, разрывы. Запах смерти: кислый — толовый, смрадный — пожарищ. Сырая муть тумана, утягивающиеся к небу жирные, черные клубы горящей нефти. Все это уже было!

Пять лет назад я вот так же лежал в километре от дворца Дудаева, вжимаясь в угол между разбитым холодильником и растрескавшимися стенами. И так же била по позициям боевиков артиллерия. Но то была другая война.

…Армия, умывшаяся кровью в новогоднюю ночь, потерявшая за несколько часов на улицах города сотни своих солдат и офицеров, большую часть техники, почти разгромленная, деморализованная, цеплялась ротами и взводами за дома и скверы, ценой огромных потерь закреплялась, замуровывалась в бетон, выравнивала положение. Шел январь 95-го. А на улицах валялись трупы наших солдат, павших еще 31 декабря, и городские псы, обожравшиеся мертвечины, лениво обнюхивали обгрызенные руки и лица.

И вот теперь, в январе 2000-го, мы вновь берем Грозный. Но сегодня его берет уже совсем другая армия. Обученная, собранная, осторожная. Берет не на «ура», любой ценой, «к юбилею». А методично, день за днем, дом за домом, метр за метром.

Нет. Эту войну нельзя сравнивать с той. Нельзя хотя бы потому, что сегодня нам противостоит совсем другой противник. В начале той войны на сотню боевиков приходилось не больше десяти обстрелянных опытных бойцов. Отряды их действовали вразнобой, хаотично, без особого плана. Теперь против нас дерутся отлично подготовленные профессионалы, прекрасно вооруженные, экипированные, организованные в сплоченные группы и отряды. Раньше наемников мерили десятками, теперь их сотни. Чеченские генералы сделали все, чтобы превратить Чечню в неприступную крепость и умыть русских собственной кровью. Но вышло иначе. Кровью умываются они сами. Потери боевиков в среднем шесть «бородатых» за одного нашего. Но сражаться приходится буквально за каждый метр.

Боевики дерутся с яростью обреченных. Консервный завод (в прошлую войну я жил там несколько дней у разведчиков 45-го полка спецназа) уже трижды переходил из рук в руки. Командиры поспешили отрапортовать о взятии моста через Сунжу, но к утру боевики вновь отбили его. Бои на «Минутке» не утихают уже две недели.

…Уже никто не помнит, как называется эта площадь по-настоящему. «Минуткой» ее прозвали из-за маленького кафе «Минутка», стоявшего здесь до штурма. В прошлую войну «Минутку» брала морская пехота. Был день, когда от черных морпеховских бушлатов, распятых пулями на снегу, рябило в глазах.

Но нам до площади еще почти километр.

* * *

…506-й полк готовится к третьей атаке. Роты накапливаются за непростреливаемыми стенами, бойцы торопливо забивают патронами магазины и пулеметные ленты, готовят «Мухи» и «Шмели», рассовывают по карманам гранаты из только что вскрытого ящика. Снайперы, не дожидаясь окончания артналета, расползаются по «лежкам». Сейчас закончит работать артиллерия, и полк рванется вперед через улицу к остовам двух девятиэтажек, в которых засел духовский отряд. Две предыдущие атаки захлебывались на подступах. Плотный огонь прижимал пехоту к земле, и приходилось, обкидавшись дымовыми шашками, отступать, вытаскивая на себе убитых и раненых. Двух «двухсотых» и четверых «трехсотых» увезла санитарная «метла» — МТЛБ. Один «двухсотый» так и остался на нейтралке.

За шиворот сыплется сбитая шальным осколком штукатурка. Беззлобно матерится прапорщик — бывший старшина, а теперь ротный, принявший час назад роту. Он уже четвертый по счету ротный. Первый погиб неделю назад. Второго ранили позавчера. Третьего — час назад. К вечеру роту примет кто-нибудь из офицеров, но пока рядом никого старше прапорщика нет.

Вообще полком 506-й остался только на штабных бумагах и картах. За неделю городских боев из строя выбыла почти треть его личного состава. В ротах осталось по двадцать-тридцать человек. В батальонах — восемьдесят-сто. Число погибших перевалило за тридцать. Люди на пределе измотанности. Но ни жалоб, ни просьб о замене. Только угрюмая решимость идти вперед. И валить! валить! валить! боевиков.

Когда пыль, поднятая разрывами снарядов, осела, выяснилось, что штурмовать уже практически нечего. Вместо стоявших еще час назад апокалипсических «скелетов» девятиэтажек перед глазами горбатились обломками стен два огромных бетонно-каменных холма, курившихся тут и там серо-черными дымами. За ними в глубине улицы открылась скрытая до этого пятиподъездная пятиэтажка. И из нее тотчас защелкали выстрелы снайперов.

— Твою мать! — устало выдохнул прапорщик. — Начинай все сначала!

— Эти, что ли, отошли? — спросил об открывших огонь снайперах кто-то из бойцов.

— Хрен его знает. Там тоннелей нарыто — немерено. А может, уже другие. Этим-то не очень дали очухаться.

Корректировщики тотчас начинают связываться с цэбэу — центром боевого управления, запрашивать огонь по новой цели. Комбат докладывает на «Динамо» — в штаб Трошева — обстановку. Штаб останавливает атаку. Приказ один — беречь людей!

В ожидании очередного артобстрела свободный народ разбредается по подвалу, устраиваясь кому как удобно. Закуривает, притыкается к углам, дремлет. Все это под «аккомпанемент» разгорающейся перестрелки. Сухо трещат выстрелы снайперов, захлебываются пулеметы, ухают разрывы «граников».