Солнечный камень - Алекс Рудин

Эрик почти кричал. Толпа шумела, словно отвечая ему. Утреннее солнце припекало, несмотря на апрель. Голова Адальберта кружилась от слабости, и бочонок, который служил ступенькой, казался непреодолимо высоким.

Неожиданно Эрик замолчал и обернулся, глядя прямо на Адальберта. Сердце епископа остановилось, он пошатнулся. Бенедикт поддержал его за локоть, и сам шагнул вперёд.

— Я скажу.

Адальберт увидел, как монах спокойно поднимается на помост. И испытал облегчение и отчаяние одновременно.

— Люди Пруссии, — сказал Бенедикт, подражая вождю. — Мы пришли к вам с миром, и благодарны за то, что вы приняли нас! Благодарны за тепло ваших очагов, за пищу и кров! Каждый день мы будем молить бога о том, чтобы он оказал вам своё покровительство. Христос заповедал нам быть кроткими и милосердными. И сам он был таким. Кормил бедняков хлебом и рыбой, лечил больных, воскрешал мёртвых и сотворял другие чудеса во имя людей! Даже идя на смерть, он благословлял своих палачей! Но и ваших богов мы тоже чтим, и никогда не позволим себе нанести им обиду! Так будем жить в мире, как внушал нам Господь! И боги наши пусть тоже живут в мире!

Сердце Адальберта бешено колотилось, кровь с неистовой силой стучала в виски.

«Вот и всё» — чуть слышно шептал епископ. — «Вот и всё».

А толпа на рыночной площади шумела и кричала, приплясывая от распиравших её чувств.

* * *

Вилкас, как и положено сыну вождя, стоял рядом с помостом. Он тоже поздоровался с епископом, но Адальберт его даже не заметил. Судя по лицу, монаху нездоровилось.

Слушая отца, а затем — Эрика, юноша всё больше убеждался, что решение принято. И теперь вражда между вождём и Криве-Кривейто неизбежна.

Вся жизнь Вилкаса, все его надежды рассыпались в прах на его глазах. Теперь Криве-Кривейто ни за что не отдаст ему Агне! Жрец не допустит, что его дочь вышла за сына мятежного вождя. Да ещё и поднимет против них другие племена пруссов!

Зачем только отец послушал монахов и Эрика? От ненависти к ним Вилкасу захотелось убивать! Всадить нож в горло епископа, и дело с концом!

Но тогда рухнет всё!

А может быть, люди не примут слова отца? Возразят вождю? Такое бывало раньше, правда, не при Арнасе. Но существовал закон, по которому вождь обязан исполнять волю народа.

Эрик всё говорил, и Вилкас отчётливо видел, что люди склоняются на его сторону. В конце концов, одним богом больше — какая им разница?! Больше — не меньше. Так рассуждает простой рыбак, землепашец или воин, для которого своё дело куда важнее, чем распри жрецов.

Пожалуй, у отца получится. Получится перетянуть людей на свою сторону, подчинить их своей воле, как всегда получалось до этого. Вилкас завидовал этому умению Арнаса и сам мечтал быть таким же. А как по-другому? Вождь должен вести людей за собой.

А когда на помост поднялся монах, Вилкас понял, что дело сделано. Этот Бенедикт был хитёр — он прикинулся кротким козлёнком, которому нужно совсем немногое. Разрешили бы только построить церковь и молиться своему богу.

Вот только Криве-Кривейто так просто не уговоришь. Старый жрец насмерть встанет за то, чтобы его боги остались единственными богами пруссов. И Агне встанет вместе с ним. На то она и дочь жреца.

Вне себя от отчаяния, Вилкас повернулся и побрёл к дому, расталкивая плечами возбуждённых людей. Он не замечал их, а они не замечали Вилкаса. Все смотрели на помост, куда снова поднялся вождь Арнас.

— Сегодня будет большой пир, — говорил вождь. — Все будем есть и пить во славу богов. Я угощаю всех!

Толпа взревела от радости.

Вилкас добрался до подножия холма. Поднялся по деревянным ступенях и, не заходя домой, прошёл в конюшню. Быстро оседлал коня. Вывел его не к площади, а через калиткув задней стене.

Возле ворот остались только сторожа, которые жадно прислушивались к тому, что происходило на площади. Они бросили на Вилкаса любопытный взгляд, но останавливать и расспрашивать не стали. Едет куда-то сын вождя — значит, так и нужно.

За воротами Вилкас сразу пустил коня вскачь. Застоявшийся жеребец, легко перебирая тонкими ногами, пролетел вдоль берега и свернул на знакомую тропинку в лес. Здесь поневоле пришлось замедлить скачку — ветки деревьев так и норовили хлестнуть по лицу, выбить глаза и зубы.

Перед трем идолами Вилкас остановился в растерянности. От волнения он забыл даже прихватить с собой жертву для богов. Вот растяпа!

Поразмыслив, юноша вытащил нож из ножен и полоснул себя по ладони. Окропив несколькими каплями крови подножие идолов, он немного успокоился. Кровавые жертвы боги любили больше других. Может, и хорошо, что у него не оказалось при себе лепёшки.

Конь, почуяв запах крови, тревожно заржал. Вилкас приложил к ране широкий лист молодого лопуха, похлопал жеребца по шее, успокаивая его, и повёл в поводу знакомой дорогой к святилищу. Птицы над головой молчали, но Вилкас изо всех сил уговаривал себя не обращать на это внимания. Ему нужно было увидеть Агне.

Если только он сможет поговорить с девушкой! Вместе они обязательно что-нибудь придумают. Агне умна и рассудительна, она сможет найти нужные слова для своего отца. Чем боги не шутят — может, Криве-Кривейто и прислушается к голосу разума. Ну, какой вред богам от трёх монахов? Да и захочет ли хоть кто-то принять их веру?

Так успокаивая себя, Вилкас добрался до частокола, окружавшего святилище. Постучал в ворота.

Ему открыл молчаливый жрец-вайделот. Но не тот, что в прошлый раз, а другой — широкоплечий, с сумрачным взглядом.

— Позови Агне, — сказал ему Вилкас, привязывая жеребца к коновязи.

Вайделот молча запер ворота и ушёл. А Вилкас хотел по привычке подойти к ограде священного дуба. Но вспомнил, что жертвы у него нет.

Снова резать ладонь? Ну, уж нет.

Вилкас поморщился и остался на месте.

Вдруг он услышал шаги и быстро обернулся.

Только не это!

Сам Криве-Кривейто шагал к сыну вождя в сопровождении четырёх вайделотов.

— Я хочу увидеть Агне! — в отчаянии крикнул юноша. — Я приехал к ней!

Криве-Кривейто не обратил никакого внимания на слова Вилкаса. Он протянул вперёд жилистую руку и скомандовал:

— Взять его! Немедленно!

Глава 11

Июнь 1970-го года, Балтийск, Калининградская область СССР

Пятно размером полтора на полтора метра выглядело квадратным.