Изгои - Сьюзан Хинтон

Я, похоже, несколько часов пробродил по городу, иногда даже на дорогу выходил, и тогда мне в спину сигналили и ругались. Как знать, может, я всю ночь так и ходил бы по улицам, если бы какой-то дядька не спросил, не нужно ли меня куда подбросить.

– А? Ой. Ну да, наверное, нужно, – ответил я.

Я сел в машину. Дядька, которому было уже лет двадцать пять, посмотрел на меня.

– Ты сам как, парень? Вид у тебя такой, будто ты с кем-то подрался.

– А я и подрался. На драке был. Я в порядке.

Джонни не умер, говорил я себе, и верил в это.

– Ты уж прости, что говорю тебе об этом, – сухо сказал дядька, – но ты мне всю машину кровью закапал.

Я заморгал.

– Да?

– Из головы.

Я потрогал висок, который уже давно побаливал, потом посмотрел на руку – она была вся в крови.

– Ой, блин, мистер, простите, – растерялся я.

– Не переживай. Эта развалина и не такое видала. Говори адрес. Я побитого ребенка посреди ночи на улице не высажу.

Я сказал ему адрес. Он довез меня до дома, я вылез.

– Спасибо вам большое.

Наша банда – все, что от нее осталось, – собралась в гостиной. Стив лежал на диване, рубашка расстегнута, бок перебинтован. Глаза у него были закрыты, но когда я хлопнул дверью, он их открыл, и я подумал, а вдруг у меня глаза такие же воспаленные и растерянные, как у него. Газу раскроили губу и поставили синяк на щеку. У Дэрри лоб был залеплен пластырем, под глазом – фингал. У Смешинки пол-лица было перебинтовано, я потом узнал, что ему на щеку четыре шва наложили и семь – на руку, потому что он так врезал вобу по роже, что костяшки расшиб. Все переводили дух у нас в гостиной, читали газеты, курили.

А как же вечеринка, тупо подумал я. Разве Газ со Стивом не собирались закатить вечеринку после схлеста? Когда я вошел, все подняли головы. Дэрри вскочил.

– Ты где был?

Ой, ну только не начинай вот этого, подумал я. Вдруг Дэрри осекся.

– Понибой, что случилось?

Я взглянул на них немного испуганно.

– Джонни… он умер. – Мой голос мне самому казался странным. Но ведь он же не умер, твердил голос у меня в голове. – Мы ему рассказали, что уделали вобов, и… не знаю, он просто умер.

Он велел мне всегда быть золотым, вспомнил я. Что же он хотел сказать?

Все потрясенно умолкли. Похоже, никто не понимал, что у Джонни дела и впрямь были плохи. Газ издал какой-то странный звук, и лицо у него стало такое, будто он вот-вот расплачется. Смешинка закрыл глаза и стиснул зубы, и тут я вспомнил про Далли… Как Далли молотил кулаком по стене.

– Даллас уехал, – сказал я. – Выбежал из больницы, будто за ним черти гнались. Он что-нибудь натворит. Он этого не вынесет.

А как я это вынесу, думал я. Далли куда крепче меня. Почему же я могу это выносить, а у Далли не получается? И тут я все понял. Джонни был единственным, кого Далли любил. И Джонни больше нет.

– Сорвался все-таки, – Смешинка высказал то, что у всех остальных было на уме. – Значит, и Далли сломить можно.

Меня затрясло. Дэрри что-то тихонько сказал Газу.

– Понибой, – мягко начал Газ, будто говорил с раненым животным, – выглядишь ты неважно. Присядь.

Я попятился, и впрямь как раненое животное, замотал головой.

– Я в норме, – чувствовал я себя неважно. Казалось, что еще секунда и рухну ничком на пол, но я все равно мотал головой. – Не хочу я садиться.

Дэрри шагнул ко мне, но я снова попятился.

– Не трогай меня, – сказал я.

Сердце у меня билось медленными толчками, пульсировало в виске, интересно, слышат ли его остальные. Может, они потому так на меня и уставились, думал я, что слышат, как бьется мое сердце…

Зазвонил телефон, Дэрри, поколебавшись, отвернулся и снял трубку. Сказал «Алло?», послушал. Разговор был недолгий.

– Далли звонил. Из автомата. Он только что магазин ограбил, за ним копы гонятся. Нужно его спрятать. Он будет на поле через минуту.

Мы со всех ног рванули из дому, и Стив в том числе, и я еще тогда смутно подумал, что ж теперь никто сальто в воздухе не крутит. У меня все расплывалось перед глазами, помню, еще смешно было, что я по прямой бежать не могу.

На поле мы прибежали одновременно с Далли, который что было сил мчался нам навстречу. Сирены выли все громче и громче, и вот на другой стороне улицы остановилась полицейская машина. Захлопали дверцы, из машины повыскакивали полицейские. Далли добежал до фонаря, резко затормозил в кругу света, развернулся и вытащил из-за пояса какую-то черную штуку. Я вспомнил его слова: «Я теперь пушку с собой ношу. Она не заряжена, но для блефа – сгодится».

А ведь он нам с Джонни только вчера это говорил. Но вчера было так давно. Целую жизнь тому назад.

Далли вскинул пистолет, и я подумал – кретин ты чертов! Они ж не знают, что он не заряжен. И только когда в темноте захаркали огнем полицейские пистолеты, я понял – именно этого Далли и добивался. От пуль Далли сначала подбросило, а потом он медленно, с мрачным, торжествующим лицом осел на землю. Умер он еще до того, как упал. Но даже когда по полю носилось трескучее эхо выстрелов, даже когда я про себя умолял – пожалуйста, только не он… только не они с Джонни, не сразу оба, я понимал, что все вышло так, как он и хотел, я понимал, что он умрет, потому что Далли Уинстон хотел умереть, а он всегда своего добивался.

Никто не напишет о Далли хвалебных статей. Сегодня вечером умерли два моих друга: один – героем, второй – преступником. Но я вспомнил, как Далли вытащил Джонни из горящей церкви, как Далли отдал нам свой пистолет, хоть мог за такое и в тюрьму попасть, как Далли рисковал ради нас жизнью, пытаясь уберечь Джонни. А теперь он мертвый несовершеннолетний преступник, и никто не станет заступаться за него в газетах. Далли умер не героем. Он умер молодым, озлобившимся и отчаявшимся, и мы все знали, что когда-нибудь так оно и будет. И что когда-нибудь и Тим Шепард, и Кудряха Шепард, и ребята из Брамли, и все остальные парни, которых мы знаем, умрут точно так же. Но Джонни был прав. Это была доблестная смерть.

Стив, спотыкаясь, всхлипывая, рванулся было к нему, но Газ удержал его за плечи.

– Ну, тихо, дружище, тихо, – мягко сказал он ему, – тут уж ничем не поможешь.

Ничем не поможешь… ни Далли, ни Джонни, ни Тиму Шепарду, никому из нас… У меня резко свело желудок, казалось, я будто кусок льда проглотил. Все завертелось, поле заволокло красным туманом, а в нем запрыгали размытые лица и какие-то сцены из прошлого. Все это слилось в какую-то разноцветную гущу, и я зашатался. Кто-то крикнул:

– Ой, гляньте на малыша!

И тут земля оказалась у меня прямо под носом.

Когда я очнулся, было светло. И тихо – до жути. Слишком уж тихо. В смысле, у нас дома обычно не то чтобы тихо. Надрывается радио, и телек включен на всю громкость, парни дерутся, сшибают торшеры, опрокидывают столы и орут друг на друга. А тут что-то не то, но я никак не мог понять, что именно. Что-то случилось… Но я никак не мог вспомнить что. Я растерянно заморгал, увидев Газа. Он сидел на кровати и смотрел на меня.