Retrum. Когда мы были мертвыми - Франсеск Миральес

Несмотря на то что было уже пять утра, а удар головой об пол нисколько не облегчил симптомов начинающегося похмелья, я все же нашел в себе силы, чтобы попытаться поиграть в древнейшую игру.

— Это легко объяснить, — выдвинул я свои аргументы, — Достаточно провести эксперимент. Я забираюсь в свою постель, а ты веди себя как угодно. Вот и посмотрим, что нас разлучает, а что объединяет.

Алексия встретила мои слова молчанием, истолковать которое сколько-нибудь внятно и убедительно я не смог.

Несмотря на такую неопределенность, я разулся и лег на кровать рядом с Алексией. Мое ложе было достаточно широким для того, чтобы мы поместились на нем, не прикасаясь друг к другу. Я, впрочем, не испытывал особого желания рисковать своей репутацией и достоинством после всего того, что только что произошло.

— Ты лучше скажи, как у тебя ума хватило зайти в чужой дом в таком виде? — обратился я к Алексии, — Увидел бы тебя мой отец, у него инфаркт случился бы от твоей бледной физиономии.

— Он меня не видел. Перед тем как подняться по лестнице, я разулась. Твой отец, кстати, храпит на весь дом. Ты тоже?

Учитывая обстоятельства, при которых мы с Алексией встретились, этот разговор смело можно было назвать дурацким. Не желая и дальше продолжать глупую игру, я решил вернуться к серьезным вопросам.

— Почему ты плакала? Это я тебя так напугал?

— Нет, что ты. Я просто вспомнила… то, что пытаюсь забыть уже много лет, но не могу.

— Самоубийство.

— Да.

— Кто? — мрачно спросил я. — Кто-то из близких?

— Так близка может быть только сестра-двойняшка.

На этом объяснения Алексии были исчерпаны. Она парураз глубоко вздохнула, словно пытаясь усилием воли привести в порядок свои чувства.

Я понял, что больше задавать вопросов не следует. Я всегда не любил, если мне начинали сочувствовать по поводу трагедии, пережитой мной. Почему-то особенно сильно это фальшивое чувство проявлялось в тех случаях, когда соболезновать начинали люди, пережившие незадолго до этого потерю близких. Услышав в очередной раз: «Я прекрасно понимаю твои чувства», — я начинал злиться.

Никто не может знать, что думает и чувствует другой человек. Никому не дано познать глубину чужих страданий и переживаний после перенесенной трагедии.

Нагрянувшая столь неожиданно девушка, с которой я теперь, фигурально выражаясь, делил ложе, продолжала молчать. Впрочем, по ее дыханию я понял, что она понемногу успокаивается. Судя по всему, в эти минуты Алексия вспоминала то, что объединяло ее с покойной сестрой, с тем человеком, который был очень близок ей.

Осознав, что нас с Алексией действительно связывает общее горе, я вдруг ощутил, как меня захлестывает горячая волна подлинного счастья.

При этом я попытался остудить в себе это возгоревшееся чувство. По правде говоря, я просто боялся влюбиться в Алексию слишком сильно. Пусть она и была всего лишь зеркалом любви, в которой я отказывал самому себе, стоило мне поддаться эмоциональному порыву, как то немногое, что нас объединяло, было бы потеряно навсегда. Если же Алексия вдруг вновь исчезла бы из моей жизни из-за глупости, проявленной мною, я считал бы, что совершил самую большую и непростительную ошибку в своей жизни, достойную только потерявшего разум героя какого-нибудь романтического фильма или книги.

На этот раз уже мне пришлось глубоко дышать, чтобы привести в порядок чувства.

Немного успокоившись, я сказал Алексии:

— Похоже, что сегодня у меня был едва ли не самый странный день в жизни. Со мною столько всего происходило. Представляешь себе, я даже почувствовал, что это мой последний день. Прожить его нужно ярко, так, чтобы запомнить, не забыть о нем даже после смерти. Более того, я успел представить себе собственную гибель, от которой, впрочем, ты успела меня спасти.

Поняв, что Алексия никак не реагирует на мой монолог, я наклонился над нею, чтобы посмотреть, что она делает.

Уткнувшись бледной щекой в подушку, девушка спала — как посланец, явившийся ко мне из другого мира.

Лишнее беспокойство приводит к тому, что маленькая

вещь начинает отбрасывать слишком большую тень.

— Шведская пословица —

Проснулся я около одиннадцати. Алексии рядом со мной уже не было, хотя над постелью по-прежнему витал ее ни с чем не сравнимый аромат.

Вдыхая этот запах, словно обнимая отсутствующую Алексию, я размышлял над тем, когда моя ночная фея в очередной раз покинула меня. Неужели она уехала на первой утренней электричке? Если так, то из Масноу ей пришлось бы ехать до площади Каталунья и уже оттуда пересаживаться на электричку до Сант-Кугата. Немаленький получался крюк.

Еще мне было очень интересно, что это за родители, которые позволяют еще совсем молодой дочери так часто не ночевать дома. Впрочем, в этом отношении мне самому не на что было жаловаться, хотя именно в тот день, спустившись к отцу в гостиную, я понял, что не все мои ночные шалости и приключения остались незамеченными. По крайней мере, заглянув ко мне в комнату, отец имел полное право удивиться, заметив рядом со спящим сыном кусок альпинистской веревки.

— Как ты себя чувствуешь?

Отец явно собирался куда-то уходить, хотя по мешкам под его глазами было видно, что отдохнуть по-настоящему этой ночью ему не удалось.

— Все в порядке, — соврал я ему.

— Тогда одевайся, выходим через десять минут.

— Сегодня же воскресенье. Куда мы пойдем?

— В Вилассар. Я давно собирался посидеть там и выпить чего-нибудь. Заодно и пообщаемся. Есть у меня к тебе один разговор.

Ну вот, оставалось только, чтобы он сказал, что ему нужно поговорить со мной как мужчине с мужчиной. Это выражение я всегда терпеть не мог. Я вздрогнул так, словно мне только что зачитали приговор.

«Хорошо еще, что отец собирается только посидеть и выпить чего-нибудь», — подумал я.

Подобные посиделки в любом случае не должны были сильно затянуться, как, например, семейный обед со всеми полагающимися закусками и десертами.

Я сослался на то, что мне нужно переодеться, и вновь поднялся в комнату. На самом деле меня здорово подташнивало. Вчерашнее шампанское — исправленное и улучшенное — выставило мне счет.

Постояв под холодным душем, я почувствовал себя лучше. Хотя при одной мысли о мидиях и других моллюсках, украшающих канапе, на меня вновь накатывал приступ тошноты. Хорошо еще, что вряд ли отец будет заказывать себе под аперитив этих морских гадов.

* * *

Небо тяжелым серым покрывалом нависло над морем, разбушевавшимся под порывами сильного ветра. Шоссе, уводившее нас на север, было практически пустым. Может быть, многие отказались от воскресных прогулок из-за надвигающегося шторма.