Гунны. Грозные воины степей - Эдвард А. Томпсон

К концу сороковых годов V века вестготы и багауды все еще оставались врагами Аэция. Долгие дружеские отношения, установившиеся между Аэцием и Аттилой, похоже, не прерывались до истории с Евдоксием. Незадолго до посольства Максимина в 449 году Аэций отправил к Аттиле в качестве секретаря знавшего латынь италийца Констанция. Аэций уже отправлял к гуннам секретарей. С его стороны это было не только проявлением дружеских чувств, но и возможностью получать информацию о намерениях варваров. Первого секретаря Аэций направил во время галльской кампании в тридцатых годах. Этот секретарь был галлом, и его, удивительное совпадение, тоже звали Констанцием. Однако он попал в беду при обстоятельствах, которые мы сейчас обсудим, и был убит еще при жизни Бледы, то есть где-то до 445 года. После убийства Бледы Аэций и Аттила продолжали поддерживать дружеские отношения: Аэций отправил Аттиле Констанция, а Аттила подарил Аэцию принадлежавшего Бледе карлика Зерко. Эта дружба преследовала практические цели. Аттила получил звание командующего в Западной Римской империи. Он не собирался, конечно, принимать командование римскими войсками, и Аэций прекрасно это понимал, но это была высокооплачиваемая должность, и, кроме того, командующий получал большое количество зерна на содержание своих солдат. Иностранным правителям часто давали почетные титулы и звания.

Однако в 449 году дружба разладилась, и послы Западной Римской империи, которых Приск встретил в штабе Аттилы, приехали, чтобы восстановить хорошие отношения и смягчить гнев Аттилы. Гунн нашел предлог для спора, подняв вопрос о давнем инциденте. Когда во время кампании 441 года возникла угроза взятия Сирмия, секретарь Констанций заключил сделку с епископом города. Епископ передал Констанцию золотую церковную посуду на тот случай, если Сирмий будет захвачен и епископ попадет в плен. В этом случае Констанций должен был использовать эту посуду в качестве выкупа за епископа. Если же епископ будет убит, то Констанций должен был выкупить столько жителей города, сколько отдадут за эту посуду. Констанций не выполнил обещанного. Вскоре он отправился по делам в Рим и отдал золотую посуду в заклад банкиру по имени Сильваний. По возвращении из Рима Констанций, которого Бледа и Аттила подозревали в предательстве, был ими убит. Позже, уже после смерти Бледы, Аттила узнал о судьбе золотой церковной посуды и потребовал, чтобы ему выдали Сильвания, которого он обвинил в хранении украденных ценностей, по справедливости принадлежавших Аттиле. Вот почему к гуннам летом 449 года приехали Ромул и другие римские послы, с которыми по пути в ставку Аттилы встретились Максимин и Приск. Послов отправили Аэций и Валентиниан III – Приск многозначительно первым называет патриция, а потом императора. Послы должны были сказать Аттиле, что Сильваний просто одолжил деньги Констанцию под залог, не зная, что посуда украдена. В действительности же банкир продал посуду римским священникам, поскольку считал, что нечестиво использовать в собственных нуждах церковную утварь, предназначенную для служения Богу. В случае если Аттила будет настаивать на своем требовании, Сильваний должен был послать денежную сумму, соответствующую стоимости посуды. Римское правительство не собиралось выдавать человека, который, по их мнению, не совершил ничего противоправного. Когда Приск уезжал из ставки Аттилы, инцидент все еще не был улажен. Разговаривая с Ромулом, историк поинтересовался, как идут переговоры, и Ромул рассказал ему, что Аттила не собирается менять первоначально принятого решения: если римляне не выдадут ему Сильвания, он начнет войну. Нам не известно, чем закончилась эта история. По словам Ходжкина, «после утомивших нас подробностей этого пустякового дела История забыла поведать нам, чем оно закончилось». Ясно одно: над Аэцием появилось еще одно облачко. Разногласия, возникшие по поводу золотой посуды из Сирмия, были столь незначительны, что их предполагалось просто свести к возврату денежных сумм, и не более того. Но ученые, изучающие дипломатические методы гуннов, понимают, что все не так просто. Этот незначительный эпизод положил начало бесконечным ничтожным жалобам, которые правительство Восточной Римской империи было вынуждено рассматривать в течение многих лет после первого мира Анатолия.

Мы по мере сил постарались восстановить события весны 450 года. Благодаря третьему соглашению Анатолия с гуннами Аттила мог не беспокоиться за тылы. Пока жив Феодосий II – а ему еще не было пятидесяти, – не было причины ожидать враждебных действий на дунайской границе гуннской империи. Что касается Запада, если Аэций испытывал враждебные чувства и к Теодориху, и к багаудам, то у Аттилы, насколько нам известно, не было ни дружеских, ни враждебных отношений с вестготами. В то же время его отношения с Аэцием и правительством Западной Римской империи были сложными. С 434 года он относился к ним по-дружески, но теперь выдумал причину для недовольства. Вообще-то вопрос был простой, и его легко было решить, если только это не был предлог, чтобы выдвинуть свои требования. Признаком враждебности, куда более неприятным Аэцию, чем требование о выдаче Сильвания, была готовность, с какой Евдоксий в поисках убежища сбежал к гуннам. Если Аттила предложит поддержать багаудов, то поместья землевладельцев в Галлии быстро перейдут в другие руки. Однако нам не известны размышления патриция на этот счет.

В целом же современники Аэция, если в их распоряжении была та же информация, какой обладаем мы, едва ли могли весной 450 года представить цель, которую Аттила будет преследовать спустя двенадцать месяцев. Но каким объемом информации в действительности владели современники? Очень возможно, что весной 450 года планы гуннов не были окутаны тайной.

В свете последующих событий – вторжение в Галлию в 451 году и в Италию в 452 году – легко понять, почему Аттила был столь спокоен и покладист на переговорах с Анатолием и Номом. Он уже решил предпринять наступление на Галлию и хотел защитить свои тылы, пока будет занят на Западе. Анатолий проводил переговоры в крайне благоприятных условиях, а правительство Восточной Римской империи, вероятно, было очень довольно, когда в первые месяцы 459 года Аттила объявил, что в скором времени собирается напасть на королевство вестготов, столицей которого была Тулуза, и взять в союзники Валентиниана III.

Если верить заявлению Аттилы и он действительно собирался выступать союзником Западного Римского императорского двора (но не Аэция), то отсюда не следует, что Ромул довел переговоры относительно Сильвания до успешного завершения. Если этот вопрос так и остался неразрешенным, то Аэций и Валентиниан III вряд ли бы столкнулись с чем-нибудь более неприятным, чем то, что произошло в Галлии. И еще вопрос: когда Аттила принял решение двинуться на Запад? Мы только знаем, что в конце зимы 450 года Гейзерих, король вандалов, подбивал Аттилу начать кампанию против вестготов. Но Аттила вынашивал эту мысль еще до предложения Гейзериха: он уже давно обдумывал план войны на Западе. Что послужило толчком? Мы честно должны признаться, что не знаем. Наши источники не только не дают ответа на этот вопрос, но в них не содержится даже намека, позволяющего сделать какой-то вывод, а все, что нам известно о проводимой в то время политике, похоже, не могло привести к такому неожиданному решению. Аттила мог еще долго заниматься вымогательством, зная возможности Восточной Римской империи. Даже если грабежи опустошили балканские провинции, то гунны придавали дани гораздо больше значения, чем грабежам. Спустя шесть лет после смерти (в 457 г. – Ред.) императора Маркиана (правившего после Феодосия П. – Ред.) в казне оставалось 100 тысяч либр (то есть около 33 тонн) золота. Откуда Аттила мог знать, что Феодосий умрет спустя несколько месяцев после того, как он принял решение повернуть на Запад?