Как мы учимся. Почему мозг учится лучше, чем любая машина… пока - Станислас Деан

Сензитивный период для овладения фонологией иностранного языка быстро заканчивается: ребенок двух-трех лет гораздо менее компетентен, чем малыш, которому всего несколько месяцев. Более высокие уровни речевой обработки, такие как освоение грамматики, сохраняют гибкость чуть дольше, вплоть до периода полового созревания. Как показывают исследования, дети, прибывшие в чужую страну в качестве мигрантов или усыновленных, могут прекрасно говорить на новом языке, однако небольшой иностранный акцент и периодические синтаксические ошибки часто выдают их истинное происхождение. И то и другое практически незаметно у детей, которые въехали в страну в возрасте трех-четырех лет, но сильно выражено у молодых людей, которые иммигрировали в подростковом или зрелом возрасте139.

Авторы статьи, недавно опубликованной в одном научном журнале, собрали данные от миллионов людей, изучающих второй язык в интернете, и использовали их для моделирования кривой изучения языка, характерной для среднестатистического человека140. Полученные результаты свидетельствуют о том, что способности к освоению грамматики медленно снижаются на протяжении всего детства, а после семнадцати лет резко падают. Поскольку научение требует времени, исследователи рекомендуют начинать изучение второго языка до десяти лет, а также подчеркивают бóльшую эффективность погружения в новую языковую среду по сравнению с изучением иностранного языка в классе или по телевизору. Последнее неудивительно: вы гораздо быстрее добьетесь успеха, если вам придется говорить на новом языке в рамках реальных социальных взаимодействий (например, чтобы пообедать или сесть в автобус). Опять же, чем раньше, тем лучше: пластичность мозга, обеспечивающая освоение грамматики, по-видимому, резко снижается в конце полового созревания (хотя дело не только в пластичности; другие факторы, связанные с мотивацией и социализацией, вероятно, тоже играют свою роль).

До сих пор мы рассматривали освоение именно второго языка. Обратите внимание, что эта компетентность снижается относительно медленно, в течение десятилетия или около того, и никогда не падает до нуля. Возможно, все дело в том, что она реализуется мозгом, который уже освоил один язык. Но что произойдет, если в первые годы жизни лишить ребенка всякого контакта с каким-либо языком вообще? Легенда гласит, что фараон Псамметих I был первым, кто задался этим вопросом. Он оставил двух детей на попечение пастуха и строго-настрого запретил ему с ними разговаривать – и все же оба ребенка в конце концов заговорили… по-фригийски! Этот «эксперимент» предположительно был воспроизведен императором Фридрихом II в XIII веке, Яковом IV, королем Шотландии, в XV веке и Джалалуддином Мухаммадом Акбаром, главой империи Великих Моголов, в XVI веке, причем некоторые из этих детей умерли. (Лакановские психоаналитики сходят с ума по этой истории.)

Способность к овладению иностранным языком резко снижается с возрастом, что свидетельствует о закрытии сензитивного периода, во время которого пластичность мозга достигает максимума. Чем позже вы начнете учить язык, тем ниже ваши шансы говорить на нем без акцента и грамматических ошибок (см. верхний рисунок). И наоборот: чем дольше приемные дети находятся в своей стране перед отъездом, тем дольше их мозг сохраняет спящий, бессознательный след родного языка (см. нижний рисунок).

Увы, в подобных баснях нет никакой нужды, ибо такие ситуации довольно регулярно возникают во всех странах мира: глухие дети рождаются везде. Если им не помочь, они навсегда останутся пленниками молчания. Сегодня мы знаем, как важно уже на первом году жизни обеспечить им необходимую речевую стимуляцию. Это может быть либо язык жестов, который представляется наиболее естественным (жестовые языки – это реальные языки, и дети, которые на них говорят, развиваются вполне нормально), либо обычный язык, если ребенку установлен кохлеарный имплантат, частично восстанавливающий слух. Опять-таки, как показывают исследования, действовать необходимо быстро141: у детей, которым ставят имплантаты позже восьми месяцев, наблюдаются перманентные дефициты в области синтаксиса. В частности, они плохо понимают предложения, в которых некоторые элементы переставлены местами. Это явление получило название «синтаксического движения». В предложении «Покажи мне девочку, которую расчесывает бабушка» не всем детям очевидно, что первое существительное «девочка» на самом деле является объектом глагола «расчесывает», а не его субъектом. Дети, получившие кохлеарный имплантат в возрасте старше одного или двух лет, не понимают такие предложения и не могут выбрать между картинкой, на которой бабушка расчесывает волосы девочки, и картинкой, на которой девочка расчесывает волосы бабушки.

Судя по всему, раннее детство – важная фаза для развития синтаксического движения: в отсутствие каких-либо лингвистических взаимодействий пластичность мозга для этого аспекта синтаксиса начинает снижаться уже к концу первого года жизни. Вспомните малышей, чуть не умерших в Израиле в 2003 году: нескольких недель тиаминовой депривации оказалось достаточно, чтобы они навсегда утратили чувство синтаксиса. Аналогичные результаты получены в исследованиях, посвященных детям-маугли и детям, подвергшимся жестокому обращению. В числе первых прежде всего следует упомянуть знаменитого Виктора из Аверона (ок. 1788–1828), в числе вторых – маленькую американскую девочку Джини, прожившую в кладовке более тринадцати лет. Как только Виктор и Джини вернулись к цивилизации, они начали говорить и даже приобрели некоторый словарный запас, однако в совершенстве овладеть грамматикой им так и не удалось.

Таким образом, изучение языка – прекрасный пример сензитивных периодов у человека, причем как для фонологии, так и для грамматики. Кроме того, это отличная иллюстрация модульной организации мозга: в то время как способности к овладению грамматикой и звуками языка заметно снижаются, другие функции – например, способность заучивать новые слова и их значения – остаются сохранными на протяжении всей жизни. Именно эта остаточная пластичность позволяет нам в любом возрасте запоминать значения новых слов (факс, iPad, мем, гик) и юмористических неологизмов (простыяло – летнее одеяло из простыни, хвастограммить — хвастаться красивой жизнью в социальных сетях, Абсурдистан — страна, в которой происходит что-то нелепое или несуразное). К счастью, что касается расширения словарного запаса, взрослый мозг продолжает демонстрировать определенный уровень пластичности на протяжении всей жизни, хотя биологическая причина, по которой это происходит, в настоящее время неизвестна.

Почему синаптическая пластичность снижается? Изучение биологических механизмов открытия и закрытия сензитивных периодов является одним из основных направлений исследования в современной нейробиологии142. Закрытие сензитивного периода, по-видимому, тесно связано с балансом между возбуждением и торможением. У детей возбуждающие нейроны созревают быстро, а тормозящие – медленнее. Некоторые нейроны, содержащие особый белок парвальбумин, постепенно окружают себя твердой матрицей – так называемой перинейрональной сетью. По мере увеличения ее плотности синапсы перестают формироваться и теряют подвижность, в результате чего никаких изменений в соответствующих нейронных сетях уже не происходит. Если бы мы могли освободить нейроны от этой смирительной рубашки, например, с помощью флуоксетина (более известного как Прозак), синаптическую пластичность, вероятно, удалось бы восстановить. Предполагается, что это может помочь в лечении инсульта, жертвам которого приходится заново учиться утраченным навыкам.