Двойник - Тесс Герритсен

Когда наконец кость целиком открылась их глазам, оба от удивления онемели.

Маура поднялась и направилась туда, где до сих пор на пластиковой простыне лежал череп, чтобы взглянуть на него еще раз. Опустившись на колени возле него, она сняла перчатки и провела пальцами по глазнице, ощущая шершавый изгиб надбровной дуги. Затем перевернула череп, чтобы осмотреть затылочный выступ.

Она решительно ничего не понимала.

Маура чувствовала, как от напряжения дрожат колени. Влажная блузка противно липла к телу. На поляне воцарилась тишина, если не считать жужжания насекомых. Со всех сторон ее обступали деревья, строго охраняющие свои тайны. Вглядываясь в эту непроницаемую зеленую стену, она как будто встречала ответный взгляд. Лес наблюдал за ней. Ждал от нее следующего шага.

— Что такое, доктор Айлз?

Она подняла взгляд на детектива Корсо.

— У нас проблема, — ответила она. — Этот череп…

— Что с ним?

— Видите эти тяжелые дуги над глазницами? А теперь посмотрите сюда, на основание черепа. Если вы проведете по нему пальцем, то почувствуете шишку. Она называется затылочным выступом.

— Ну и…

— В этом месте к черепу крепится выйная связка, соединяющая голову с мышцами задней стороны шеи. Тот факт, что выпуклость слишком большая, свидетельствует о крепкой мускулатуре. С большой долей вероятности можно предположить, что это череп мужчины.

— Ну и в чем проблема?

— Кости таза, которые мы обнаружили, принадлежат женщине.

Корсо ошалело уставился на нее. Потом перевел взгляд на Сингха.

— Я полностью согласен с доктором Айлз, — сказал Далджит.

— Но это означает…

— Что мы имеем дело с останками двух совершенно разных людей, — закончила за него Маура. — Мужчины и женщины. — Она поднялась и встретилась взглядом с Корсо. — Вопрос в том, сколько еще людей здесь погребено.

На мгновение Корсо, казалось, лишился дара речи. Потом повернулся и окинул поляну медленным взглядом, словно впервые видел ее.

— Комиссар Грешэм, — сказал он, — нам понадобятся люди. И много. Полицейские, пожарные. Я вызову бригаду из Огасты, но их нам мало. Во всяком случае, на такой объем работ.

— И сколько, по-вашему, нужно людей?

— А сколько нужно, чтобы все здесь осмотреть? — Корсо оглядел заросли деревьев. — Нам придется прочесывать всю местность. Поляну, леса. Если здесь и вправду погребено больше, чем двое, я намерен найти всех остальных.

Джейн Риццоли выросла в бостонском пригороде Ревер, прямо за мостом Тобин-Бридж. Это рабочий район, застроенный приземистыми домиками с малюсенькими участками, где каждый год четвертого июля на задних дворах жарились хот-доги, а над крылечками гордо развевались американские флаги. Семья Риццоли знавала взлеты и падения, в числе которых было несколько кошмарных месяцев, когда отец потерял работу. Джейн тогда было десять лет. В этом возрасте она уже понимала страх матери и проникалась злобным отцовским отчаянием. Она и двое ее братьев знали, что такое жизнь на грани краха, и, хотя у Джейн уже давно был стабильный достаток, далекое детство нет-нет, да и напоминало о себе тревожным шепотком. Она никогда не забывала своих корней, и в ней до сих пор жила девчонка из Ревера, мечтавшая о большом доме с красивой лужайкой, в котором будет несколько ванных комнат и не придется каждое утро колотить в дверь, заявляя свои права на очередь в душ. О доме с кирпичной трубой, двустворчатой входной дверью и медным дверным молотком. Жилище, которое она сейчас разглядывала из окна своего автомобиля, имело все эти атрибуты и даже больше: медный молоток, двустворчатая дверь и не одна труба, а целых две. Все, о чем она когда-то мечтала.

Но более уродливого дома она еще не встречала.

Остальные строения на Ист-Дедхам-стрит вполне соответствовали уровню среднего класса: гаражи на две машины и аккуратные лужайки. У ворот припаркованы автомобили последних моделей. Никакой помпезности, ничего кричащего: «Посмотри на меня!». А этот дом — нет, он не просто обращал на себя внимание. Он словно бы вопил, чтобы его заметили.

Так бы наверняка выглядел особняк Тара из «Унесенных ветром», если бы вдруг торнадо перенес его на городской участок.

Двора как такового не было и в помине — так, узкая полоска земли по периметру, на которую даже нельзя было втиснуть газонокосилку. Белые колонны поддерживали парадное крыльцо, с которого Скарлет О'Хара могла бы любоваться движением транспорта по Спраг-стрит. Дом навеял воспоминания об их реверском соседе Джонни Сильве, который потратил весь свой первый заработок на вишнево-красный «Корветт». «Пускает пыль в глаза, — сказал тогда ее отец. — Денег нет даже на то, чтобы съехать от родителей, а он покупает себе роскошную спортивную машину. Самые большие неудачники покупают самые крутые машины».

«Или строят себе самые большие дома», — подумала она, разглядывая Тару на Спраг-стрит.

Она ловко высвободила свой огромный живот из-под рулевого колеса. Когда она поднималась по ступеням крыльца, ребенок исполнял чечетку на ее мочевом пузыре. «Никуда не денешься, — подумала она. — Придется проситься в туалет». Дверной звонок не просто звонил, он издавал долгий низкий звук словно колокол, созывающий на молебен.

Блондинка, открывшая дверь, казалось, была здесь совершенно не к месту. Ничего общего со Скарлет О'Хара — скорее, классическая Барби с пышными волосами, пышным бюстом, утянутая в розовый капроновый спортивный костюм. Лицо ее было напрочь лишено выразительности — не иначе как после инъекций ботокса.

— Я детектив Риццоли, хотела бы встретиться с Теренсом Ван Гейтсом. Я вам уже звонила.

— Да-да, Терри ждет вас. — Девичий голос, высокий и слащавый. В малых дозах вполне сносный, но уже через час он покажется вам отвратительнее, чем поскребывание ногтей по школьной доске.

Риццоли шагнула в холл, где сразу же наткнулась на гигантскую картину маслом. Она изображала Барби в зеленом вечернем платье, стоящую возле огромной вазы с орхидеями. Все в этом доме казалось безразмерным. Картины, потолки, груди.

— В его офисе идет ремонт, так что он сегодня работает дома. Прямо по коридору и направо.

— Простите… мне очень неловко, но я не знаю вашего имени.

— Бонни.

Бонни, Барби. Вполне созвучно.

— Вы, видимо… госпожа Ван Гейтс? — спросила Риццоли.

— Ага.

Жена-трофей. Ван Гейтсу, должно быть, около семидесяти.

— Могу я воспользоваться туалетом? Мне сейчас приходится бегать туда каждые десять минут.

И тут Бонни заметила, что Риццоли беременна.

— Ах, дорогуша! Конечно. Уборная вон там.

Риццоли никогда еще не видела туалета в карамельно-розовых тонах. Унитаз возвышался на подиуме словно трон, а рядом на стене висел телефон. Неужели кому-то приспичит вести деловые переговоры, не отрываясь от других дел, не менее важных? Она вымыла руки розовым мылом над розовой мраморной раковиной, вытерла их розовым полотенцем и вышла в коридор.