Девочка из Франции - Жужа Тури

кастрюльки. — Ну, да я выбралась оттуда, только и всего. Что-то делает там девочка? — спросила она без всякого перехода. — Иди-ка, займись ею!

Жанетта сидела на кушетке с дерзким и вызывающим выражением лица и, как только вошел отец, зачастила скороговоркой. Голосом Вильмы Рошта она произносила невнятные слова, и эта мешанина производила, в общем, впечатление, будто она говорит по-венгерски. Девочка паясничала очень забавно, но Йожеф Рошта сейчас даже не улыбнулся. Сжав кулаки, он остановился перед Жанеттой.

— За что ты обижаешь ее? — спросил он. — Она замечательная женщина, такая, что… А ты… ты скверная девчонка, стыдись!

Жанетта сразу умолкла. Испуганное личико ее словно окаменело, взгляд затуманился. Она изо всех сил старалась не заплакать, и лишь в уголках ее глаз застыли две слезинки. Вильма сновала из комнаты в кухню и обратно, гремя тарелками, ложками, вилками, и, казалось, не обращала внимания на суровое лицо брата и на притихшую девочку. Потом она радушно потчевала гостей обедом и, когда Йожеф попробовал суп, с радостным ожиданием старалась прочитать на лице брата впечатление от ее стряпни. Но Йожеф ничего не сказал, и тогда, не выдержав, Вильма спросила:

— Ну как, Йожи, вкусно?

— Вкусно… Совсем по-нашему, по-домашнему…

— И грибы здесь, и коренья… А бульон наваристый — и ведь костей вдоволь положила.

Жанетта отложила ложку и стала нарочито кашлять, сопеть, делая вид, что никак не может проглотить.

— Ешь! — сердито бросил отец.

— Спасибо, я не хочу, — подчеркнуто вежливо ответила Жанетта тоненьким голосом. — У меня в горле все так и горит.

— Не заставляй, — сказала Вильма и спокойно продолжала есть суп. — И вообще, Йожи, не принуждай ты ее ни к чему, не заставляй смотреть на все твоими глазами. Ведь ей здесь все чужое. Ничего, привыкнет со временем. И, знаешь, ты только оттолкнешь ее от меня, если будешь надоедать ей разговорами о моей персоне. Не бойся за нас, мы быстро столкуемся! В воскресенье утром я всегда вожусь на кухне, — продолжала она, даже не передохнув. — Варю-жарю, гостей приглашаю, сослуживиц своих потчую. Они ко мне охотно приходят, хотя, кажется, распекаю я их достаточно. — Она засмеялась и, не спрашивая, подлила супу в тарелку брата. — Ну-ну, не умничай, кушай на здоровье, сама Вильма варила!.. Хоть Жанетте нашей и не нравится, а им, после столовки, по вкусу приходится домашняя стряпня. Столовая у нас на фабрике еще неважная. Ну, а вечером я обычно читаю, занимаюсь…

Вильма унесла начищенную до блеска алюминиевую кастрюлю с супом и вернулась с большим блюдом, на котором расположились прекрасно зажаренные отбивные котлеты и картофельное пюре. Положив на свою тарелку одну котлету, она отодвинула от себя блюдо.

— Каждый пусть берет, что понравится. Вы дома, а потому угощать я вас не стану!

Между отцом и дочерью завязался тихий разговор по-французски. Затем Йожеф Рошта положил жаркого себе на тарелку и медленно, будто нехотя, стал есть.

— Ты теперь, верно, думаешь, что у нас здесь не жизнь, а малина, что тебя немедленно назначат на какую-нибудь высокую должность. Я не почему-нибудь говорю, но ведь такое назначение — дело ответственное, его еще заслужить надо. Трудностей у нас достаточно, тебе и с ними надо ознакомиться. Как и с успехами, конечно. Впрочем, ты все увидишь собственными глазами, Йожи!

— А что мне думать? Я шахтер. Наверно, найдется здесь дело и для меня.

Над столом вдруг мелькнули руки — Жанетта перемахнула на свою тарелку отбивную и медленно, жеманно, как будто нехотя, стала есть. Вильма Рошта, словно не заметив, продолжала:

— Вечерком ты все это обсудишь со своим другом. Его зовут Дюла Дэржи, верно? Завтра же и пойдешь по своим делам, он тебя направит куда нужно… А девчушка-то худенькая, хотя аппетит, вижу, у нее есть. Уж я ее откормлю, когда ты на шахту уедешь… Сыты? Ну, и на здоровье! Иди руки вымой, — обратилась она к Жанетте и, когда девочка непонимающе уставилась на нее, Вильма потерла руки друг о дружку и повторила, словно разговаривала с глухой: — И-ди руки вы-мой, Жанетта!

Девочка молча направилась в ванную; отец пошел с нею, чтобы показать дорогу. А Вильма убрала со стола и снова постелила на нем кружевную скатерть.

— Ну, а теперь рассказывай, — сказала она, когда брат возвратился в комнату и удобно устроился в кресле.

За окном виднелся красный шар заходящего солнца. В камине потрескивали дрова. За стеной слышались трамвайные звонки и гудки автобусов. С улицы донесся звонкий детский голос, и Йожеф Рошта, услышав венгерскую речь, вскинул голову. Потом улыбнулся и стал медленно набивать свою трубку.

2

Двенадцатого января, часов в десять утра, Йожеф Рошта отправился с дочерью в школу. Нависшее серое небо огромным куполом накрыло улицу Текели, как бы отделяя ее от всего остального города. Со стороны Восточного вокзала торопливо шагали мужчины с портфелями, женщины с корзинками или с хозяйственными сумками и с елками под мышкой. Одни сворачивали в переулки, оттуда появлялись другие и быстро расходились в разных направлениях. Раздавались гудки машин, дребезжали трамваи, пробираясь к какой-то лишь им известной цели. Как все это незнакомо и как чуждо!

Так, по крайней мере, чувствовала Жанетта, шагая рядом с отцом по людной улице. Она была совершенно подавлена, невыразимо несчастна, хотя даже не могла разобраться, что так терзает ее душу. Все здесь говорят на одном языке, все знают, куда ведет та или другая улица, только она, одна она здесь чужая!

— Трепарвиль… дорогая добрая бабушка… Мари… — с отчаянием и тоской шептала про себя Жанетта.

Все то, что совсем недавно было таким будничным, обыкновенным в ее маленькой жизни, теперь, отдаленное бескрайним расстоянием, сияло сказочной красотой. А все окружающее было отвратительно. Молча следовала она за отцом, чувствуя себя то мученицей, то бунтовщицей. «Я все равно умру! — повторяла она про себя и тут же воинственно добавляла: — Вы все еще пожалеете, зачем привезли меня сюда!»

Накануне тетя Вильма сказала: