Страх жизни - Евгений Южин

Петрович, как его привычно звали окружающие, водил караваны в Москву уже десятый сезон. Дело было привычное и хорошо отлаженное. Несмотря на развитие химии в городе, большую часть активных веществ, которые использовали фармакологи, до сих пор было намного эффективнее получать из естественного растительного или животного сырья, чем синтезировать искусственно. Небольшие поселки диких традиционно занимались сбором и заготовкой такой важной для горожан субстанции, которую меняли на уже готовые лекарственные препараты. Именно эти медикаменты и являлись своеобразной валютой, имевшей универсальную ценность для любого человека.

Небольшой караван, груженный лекарствами, был аналогом транспорта из прошлого, перевозящего золотые слитки. Если в непосредственной близости от города, в данном случае Москвы, его безопасность, а точнее, гарантированные проблемы для рискнувших напасть на него обеспечивал сам город, то под бывшим Владимиром желающих обеспечить себе безбедное существование было предостаточно. Это превращало скучное ленивое путешествие по лесам и болотам в настоящую боевую операцию.

За годы, пока Петрович, оставляя в сезон свой родной поселок Ковров, ходил с караванами, на них нападали дважды. Хотя правильнее было бы сказать «пытались напасть». Боевое охранение было основным занятием караванщиков, которые традиционно все были выходцами из того же Коврова. Петрович не гнушался и всех видов разведки, включая агентурную, готовил каждый выход каравана без перерывов на межсезонье и, как результат, ни разу не потерял груз.

Сырье город забрал, медикаменты были получены. Караван готовился к началу движения, и пикеты рассыпались вокруг невидимой сетью. Неудивительно, что странный одиночка, ломившийся напрямую через лес в обход бывшей Балашихи, был замечен сразу же. При других обстоятельствах его бы просто пропустили мимо, не показав себя. Но когда пикеты доложили, что это городской, да еще и без комбинезона, Петрович не удержался — происходило что-то из ряда вон выходящее. А все, что он не понимал, требовало немедленной проверки и самого пристального внимания. Пикантности ситуации добавило сообщение из Измайлова с какой-то неуверенной просьбой проинформировать город, если им встретится необычный любитель прогулок. Было ощущение, что городские недоговаривают, и появление одиночки тем более вызвало жгучее любопытство.

В небольшой импровизированной беседке в окружении узловатых старых ив сидел сам Петрович, его правая рука и предполагаемый преемник в этом деле, которого все звали почему-то по фамилии, Зимин, и бесценный кадр — отрядный врач Егор Николаевич Максимов. Зимин уткнулся в экран планшета, мониторя сообщения пикетов и поддерживая связь с городом. Максимов, не обращая ни на что внимания, что-то вычитывал на упаковке нового лекарства, впервые полученного от городских. Сам Петрович наслаждался покоем, столь ценным в начале маршрута, рассматривая пятна солнца, прыгавшие по фигурам его старых товарищей.

Экран планшета Зимина мигнул, тот вчитался в сообщение и поднял голову, всматриваясь в просвет между деревьев, по которому уже вели задержанного городского. Петрович, заметив его движение, с любопытством уставился туда же. Врач, впрочем, проигнорировал их, поглощенный увлекательным чтением. Довольный, улыбающийся Серега протолкнул в беседку молодого бледного парня, одетого в спортивные шорты, футболку и легкие беговые тапочки на ногах. Рука его была перебинтована на запястье, и на поверхности бинта отчетливо выделялось пятно подсохшей крови. Парень неловко осмотрелся, робко улыбнулся и, как показалось Петровичу, смущенно произнес:

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Антон. Присаживайся, — указал на свободную скамейку Зимин.

Врач поднял голову, кивнул и профессионально уставился на бинт парня:

— Что у вас с рукой, молодой человек?

Тот сел на край скамейки и всмотрелся в бинт на руке, как будто впервые увидел его.

— Порезался.

— Как именно? — не унимался врач.

Парень поднял голову, всмотрелся в собеседника и неожиданно твердо, хотя и тихо ответил:

— Чип удалял.

Присутствующие переглянулись. Происходящее становилось все интересней, а странный городской вдруг словно изменился. Только что перед опытными караванщиками сидел молодой смущенный парень, и хотя внешне он остался прежним, со все тем же немного растерянным видом, внезапно показалось неловким разговаривать с ним, не представившись.

Зимин кашлянул:

— Ну, как тебя зовут, мы знаем. Меня можешь называть Олегом.

Петрович и врач одновременно открыли рты — они уже и забыли, какое имя было у Зимина.

Первым очнулся врач:

— Мне надо посмотреть, что у вас под повязкой.

— Егор Николаевич, я ценю ваш профессионализм, но позвольте нам сначала побеседовать с Антоном, — прервал его Зимин.

— Да-да. Извините.

Врач отложил упаковку, которую терзал до этого, и откинулся на спинку, продолжая бросать нетерпеливые взгляды на руку парня. Этот по-хорошему одержимый человек уже увидел цель, и теперь остановить его было почти невозможно.

Зимин нахмурился, постукивая друг о друга пальцами рук, и продолжил:

— Антон, решайте сами, будете вы с нами откровенны или нет, но, по-моему мнению, для вас единственный шанс добраться до той Балашихи — рассказать нам подробно, как вы здесь очутились.

Парень выслушал его, кивнул и вместо ответа задал неожиданный вопрос:

— Извините, вы хотите сказать, что я сам не смогу пройти пятьдесят километров?

Зимин ничуть не смутился:

— Ну, в тренажерном зале, я думаю, легко. Но, как ты заметил, Антон, здесь не город. И дело не в том, что ходьба по лесу и развалинам не то же самое, что и прогулка по парку.

— А в чем же? — перебил его набычившийся парень.

— Вы как себя чувствуете? — вмешался в разговор врач.

Парень выпрямился, уже собирался что-то ответить, замолчал и после паузы уже не так уверенно сказал:

— Вроде нормально, — немного помолчал, как будто прислушиваясь к себе, затем продолжил: — Я уже оставался без защиты, — он махнул рукой куда-то на восток. — Ну, там. В той Балашихе.

— Долго? — спросил Зимин.

— Да почти целый день!

— Да-а, — задумчиво протянул врач, внимательно разглядывая путешественника. — Может, и дошел бы, — он повернулся к Петровичу и добавил: — Сильной аллергии не видно, самый короткий инкубационный — суток трое. Если не есть и не пить ничего, — он кивнул каким-то своим мыслям, — Мог бы и дойти. Вполне. К тому же у него уже была экспозиция — кое-какой иммунитет мог сформироваться.

— Да что такого? — возмутился Антон. — У меня своя еда и вода.

— Так, — заговорил Петрович. — Достаточно. Ты, парень, не ерепенься. Ты к кому шел? К диким? Ну так считай, что уже пришел. Если мы решим, то поможем тебе дойти до поселка. Если нет, то вернем городским — они про тебя уже запрос делали. Давай, Антон, сбережем наше время. Рассказывай подробно, кто ты такой, чем в городе занимался, как в поселок попал, зачем из дома удрал? Давай-давай — времени мало!