Вестники времен. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов

– Из лучшей семьи, поэтому и позволяет, – проворчал под нос Казаков, отгребая вместе с сицилийским рыбаком от коричневого борта нефа. – Ваше высочество, забудьте. Короли – они люди особенные.

– И вы, сударь, это говорите будущей королеве? – куда более непринужденно рассмеялась Беренгария. – А вот скажите, тяжело ли сидеть на весле? Можно мне попробовать?

– Можно, только ладони попортите…

Сэр Мишель, слушая эту беседу, попеременно краснел и бледнел. Принцесса обязана разговаривать о модах, драгоценностях, новых стихах трубадуров, на худой конец – о политике, но вовсе не проситься сесть к веслу!

Экскурсия по гавани продолжалась. Беренгария, обрадовавшись как деревенская девчонка, которой к Рождеству подарили золотой ливр, указала на скромный корабль под наваррскими стягами и сказала, что там квартирует ее дядя – младший брат короля Санчо. Вокруг шныряли плоскодонки торговцев, доставлявших на крестоносные суда свежие фрукты, мясо и необходимые в походе товары, начиная от гребешков и заканчивая дешевыми шлюхами-волчицами. Большинство французов готовилось сойти на берег, чтобы поучаствовать в торжественной мессе, проводимой в кафедральном соборе столицы. Правила этикета в то же время обязывали дождаться еще одно действующее лицо предстоящего спектакля – английского короля. Его парус уже был хорошо различим в северо-восточной стороне.

* * *

– Можно попросить вас, шевалье, и ваших оруженосцев об одном одолжении?

Беренгария, судя по виду, говорила вполне серьезно.

– Все, что угодно вашему высочеству, – сэр Мишель, благодаря заложенному с младенчества дворянскому воспитанию, не мог отказать даме, попроси она о чем угодно. – Чем могу служить?

Принцесса замялась, что ей было отнюдь не свойственно. О подобных вещах она могла свободно говорить с отцом, любимой няней или добродушной королевой Элеонорой, но вот открыться малознакомому, хотя, без сомнения, скромному и благородному рыцарю ей было тяжело. Беренгария не могла трубить на каждом углу о недостатках и пороках своего жениха, но в то же время принцессе настоятельно требовалась помощь.

– Видите ли, сударь… – осторожно начала наваррка. – Мой будущий муж, Ричард, человек… Как бы вам сказать? Увлекающийся. Я с ним виделась всего один раз в жизни, когда он приезжал в Беарн полтора года назад. Я знаю, что…

Тут Беренгария столь смущенно приостановила свою речь, что сэру Мишелю пришлось ее подбодрить:

– Может быть, его величество вас не любит? Маменька мне говорила, будто подобное часто случается между будущими супругами.

– Это неважно, – неожиданно разозлилась принцесса. – Главное, чтобы Ричард меня уважал! И я тоже хочу заслужить его уважение. Судно короля скоро войдет в порт. Если я встречу его на лодке, может быть, он поймет: невеста ждет его и счастлива увидеть. Вы поможете мне, шевалье? Я буду вам признательна до смертного часа.

– Так, – рыцарь самым решительным манером развернулся к гребцам и занимающемуся созерцанием окружающей природы Гунтеру, восседавшему на руле. – Давайте ко входу в гавань. Серж, если ты устал, я сяду на весло, а ты займешь беседой даму.

– Замечательно, – пробормотал Казаков, быстро меняясь местами с сэром Мишелем. – Займись делом, благородный дон.

Довольно долго, до времени, пока все колокольни Мессины не начали отбивать третий литургический час,[8]лодка крутилась у каменных пирсов и выстроенного в виде башенки с огромным факелом на вершине маяка. Сергей, употребляя все свои познания в норманно-французском, разговаривал с Беренгарией, принцесса беспрестанно поправляла выговор оруженосца и пыталась научить его принятым в обществе острым мыслям, основанным на игре слов, Гунтер отсыпался, а Мишель жевал купленные у лодочников апельсины и ждал новой встречи с Ричардом. Предыдущее рандеву с Львиным Сердцем закончилось не слишком удачно: рыцарь не любил вспоминать осеннюю нормандскую дорогу и то, как ему пришлось защищать старого короля Генриха от излишне ретивого принца.

Наконец громадный, тяжело идущий корабль, украшенный белым знаменем с красным прямым крестом, помпезно рассек серо-голубые воды Мессинского залива. Простенькое суденышко, принадлежавшее рыбаку, поползло вслед и, описав широкую дугу, пошло наперерез, двигаясь к борту огромного нефа. Над носовой фигурой английского корабля в самой что ни на есть горделивой позе стоял высокий светловолосый человек в красном, с тремя золотыми леопардами, плаще.

Король Англии Ричард I.

О том, как маркграф Конрад Монферратский размышляет о прошлом и настоящем Рено де Шатильона

Гость султана Салах-ад-Дина отсыпался полный день. Вчера ему пришлось вынести долгое и изматывающее путешествие через каменистую пустыню Иудеи к Иерусалиму, ночь прошла за серьезным разговором в обществе сарацинского князя. Заснуть удалось лишь после рассвета. Салах-ад-Дин поместил маркграфа в комнате на втором этаже башни Давида, слуги принесли еще несколько подушек, шелковое покрывало и тазик с водой для умывания, после чего Конрада оставили в покое.

Спал владыка Тира беспокойно. Его посещали призраки, явившиеся из прошлого, неведомые картины будущего, мелькали давно позабытые лица, колыхались истлевшие знамена и нещадно грохотало железо клинков. Потом картины сменились – зеленели рощи родного Монферрато, поблескивали алмазной пылью вершины Альп, у подножия которых почему-то пристроился Иерусалим, дорожный указатель оповещал, что если поедешь направо – окажешься в Багдаде, налево – в Риме, а прямо будет сумрачный лес, войти в который можно только людям, прошедшим земную жизнь до половины. Конрад ехал по широкой мощеной дороге, и вдруг повстречал шедшего босым кардинала Пьетро Орсини в обтрепанной красной одежде и замызганной кардинальской шапке. «Рим пал к стопам Альбиона!» – крикнул пеший и похромал дальше. Обернувшись, Орсини добавил: «Лилейный лев левой ладонью ласкает лоно латинского Латерана…»

Тут Конрад проснулся.

– Лилейный лев… – проворчал маркграф, протирая глаза и садясь на импровизированном ложе. – Надо же такому привидеться! Я скоро помешаюсь от этих забот!

Конрад оделся, умело повязал тюрбан, да так споро, что варвару-франку позавидовал бы любой щеголь из султанского дворца. В узкое окно-бойницу пробивались густо-оранжевые лучи вечернего солнца, сползающего по небу Палестины к Средиземному морю.

– Эй, кто-нибудь! – громко позвал Конрад по-арабски, и дверь моментально приотворилась. Вчерашний бородатый сарацин самого разбойного вида. Такими только пугать маленьких наследников европейских благородных семей – всклокоченная угольная бородища до глаз, мрачнейший взгляд, покрытые жестким черным волосом руки, кривой ятаган… – Принеси-ка, почтенный, поесть.

Сарацин молча отбыл в глубины башни. Маркграф, обнаружив за ширмой то, что ему незамедлительно требовалось – прикрытый крышкой бронзовый чан – сделал свои дела, и, едва успев завязать тесемки на шароварах, выглянул: разбойник уже выставлял на стол блюда с горячим мясом, обильно политыми маслом лепешками, чашечку с медом и кувшин. Наверняка вино – Саладин внимателен к своему другу, как и всегда.