Лучшее средство от любви - Галина Валентиновна Чередий

class="p1">Невероятным и абсолютно, совершенно невозможным оказалось и то, что я была готова. Всегда. Как пионеры в свое время. От одного только звука его хрипловатого голоса, от одного вида исцарапанной мною же загорелой кожи, от легкой волны его собственного мужского аромата меня накрывало: между ног случалось некое буйство природы — муссонные ливни, не иначе, волосы по всему телу вставали дыбом, пальцы на ногах поджимались, соски съеживались, а бедра начинали мелко подрагивать в предвкушении наглого и такого желанного вторжения меж них.

Это Лану и Каспера он называл кроликами?

Ха!

Они хотя бы прерывались на регулярный сон, еду и даже увеселения.

Мы же за неделю ни разу не вышли за пределы собственности самого Марка: бунгало, катер, яхта, арендованный им кусок пляжа. Все.

Бары? Магазины? Прогулки по тенистым аллейкам курорта? Не-а. Не слышали. Телевизор? Интернет? Книги? Фитнес-центр? У нас было развлечение поярче, погромче, погорячее, поживее и очень-очень интенсивно жиросжигающее.

Меня научили правильно загорать на тропическом солнце: совершенно обнаженной, в семь утра, сидя верхом на таком же обнаженном Марке, на самом краю пирса, рядом с которым покачивался белоснежный катер; совершенно обнаженной в полдень, притиснутой к мачте его белоснежной яхты, где-то в океане, за несколько миль от ближайшей земли; совершенно обнаженной в три пополудни, с закинутой на плечо Марка ногой, на белоснежном песке крохотного необитаемого островка; совершенно обнаженной на закате солнца, в белоснежном джакузи, обнаружившимся немного в стороне от основного домика, вбирающей его так глубоко, что не оставалось места ни для мыслей, ни для раздумий, ни для сомнений в пользе такого количества солнца на меня одну.

Только одно грызло меня постоянно, одновременно воодушевляя на будущее. Хреновый я автор. Хреновый автор хреновых любовных романов. Все вот эти вот мои «пароксизмы страсти», — полная чушь, белиберда и категорическая ерунда.

Трахни меня.

Я хочу кончить в твой рот.

Еще. Не останавливайся.

Быстрее. Быстрее. Глубже.

Какая же ты сладкая там.

Блядь, я сейчас сдохну.

Вот на самом деле слова любви. Настоящие. Не надуманные одинокой женщиной в тоскливой хмари питерской осени, а выжженные на моей коже губами блондинистого загорелого пирата.

Ой.

Я сказала «любви»?

Нет. Нет. Я имела в виду секс, конечно. Только секс и ничего больше. Но, черт, если выбирать между моей унылой и безнадежной, как вид Фонтанки в конце марта, любовью к Тимке и этим ослепительным, как полуденное тропическое солнце, недельным сексуальным марафоном с Марком, то… я однозначно за второе. И если уж примерять чувства, эмоции и ощущения героинь на себя, описывая их на бумаге, то отныне и навсегда мои персонажи будут предаваться бурному сексу с первых же страниц. Потому что нефиг терять столько времени в этой нашей короткой жизни на бесперспективные вздыхания по придуманному тобой же идеалу, не имеющего ничего общего с реальным прототипом.

Утренние солнечные лучи пробрались в спальню, щекоча мне веки, которые я ни за что пока не желала открывать. Не хочу выныривать из этого ошеломительного состояния бесконечной неги, что, оказывается, возможно только при наличии тесно прижимающегося к тебе мужского тела. И не абы какого. Такого, смотреть на которое я могла бы наверняка без устали всю… Долго, очень долго. Того самого, чей обладатель одаривал меня просто неиссякаемым потоком ласки, страсти, удовольствия. Потягивание и легкая болезненность в некоторых, ой, да почти во всех местах моего организма напоминала, насколько же много и интенсивно их мне доставалось, но и эти прежде связанные с дискомфортом ощущения сейчас являлись еще одним, особым сортом наслаждения. И что же я буду делать, когда… Нет! Пошли прочь мысли про «потом», я не дам вам все испортить!

Резко выдохнув подкравшееся коварно раздражение, я чуть шевельнулась, и тут же мой обнаженный обниматель завозился, прижимаясь еще плотнее к моей спине… ну и не только. Неугомонный индикатор нашего общего теперь удовольствия очень-очень быстро стал подниматься до верхней отметки, вжимаясь точнехонько между моих полупопий.

— М-м-м, у кого-то тут есть для меня кое-что мягенькое, сочненькое, узенькое, — завозился Марк, нежно, но при этом абсолютно бесцеремонно протискивая ладонь между моими сжатыми бедрами, заставляя непроизвольно приподнять одно, предоставляя ему прямой доступ к моей… Ой, вот с тем, как именовать эту часть собственного тела, у меня ясности не возникло до сих пор. Да и черт с ним. — А у меня для этого гостеприимного сладкого местечка есть кое-что опять твердое, наглое и толстое. Все как ты любишь.

И он принялся потираться об меня сзади, одновременно вкрадчиво начав наглаживать кончиками виртуозных пальцев обнаруженные и прирученные им чувствительные точки. Которых, как выяснилось… я вся. За эти дни ему стало достаточно дохнуть на мою кожу, и я вся вспыхивала, как угли, которые раздуло порывом ветра. Да чего уж там. Дошло до того, что он вдруг мог уставиться на меня вмиг оголодавшим взглядом из-под внезапно опустившихся, светлых ресниц, и грудь сразу тяжелела, внизу живота сладко потягивало, во рту пересыхало, и в голове пустело.

Вот и сейчас я прогнулась навстречу его прикосновению, готовая к вторжению без всякой прелюдии, что называется по умолчанию. Осмелевшая за эти полные сексуального дурмана дни настолько, чтобы больше не бояться ни единого своего желания и порыва, накрыла пальцы Марка между ног своими, чуть усиливая нажим, и повернула лицо, требуя поцелуя.

— Меня от тебя уносит просто, Полька, — прохрипел Марк, направив себя в мое уже жаждущее его тело и начав проталкиваться медленно, совсем не раскачиваясь, без щадящих отступлений, просто реально пронзая постепенно, но неумолимо, отчего меня тоже вмиг как вышвыривало в какую-то иную реальность. Там я существо с будто вывернутыми наружу, обнаженными нервными окончаниями, одна сплошная сенсорная чувствительность, настроенная на даже самое крошечное действие этого мужчины.

— Ты там внутри такая… мм-м охренительная… — простонал Марк гортанно, закидывая мое бедро на себя и входя полностью, так глубоко, что казалось, я не в силах принять его больше. Но не значит, что не хотела бы. Я бы вобрала его в себя целиком и там и оставила. — Жаркая… аж волосы на башке шевелятся, когда засаживаю… Вот та-а-ак… да… по самые-е-е… Бля-я-я… Она как высасывает меня… Сосет и насосаться не может…

Господи, мужчина, твой язык…

— Я бы с удовольствием вообще не вставал, — промурлыкал Марк сквозь рваные вдохи, пока я еще парила где-то вне досягаемости для земного притяжения. — Но мой желудок уже ревет, как иерихонская труба. Мужик должен хорошо есть, чтобы хорошо трахаться. Так что подъем, Белоснежка, и пошли нас кормить, потому как мне нужно, чтобы