Эйзенхауэр - Лариса Дубова

В то время как на фронте, на территории Туниса, продолжалось затишье, Эйзенхауэру по-прежнему приходилось заниматься внутренними североафриканскими делами. Французы никак не могли найти общий язык. Поле гибели Дарлана административная власть в Северной Африке перешла к Жиро, который в несколько более мягкой форме, чем покойный адмирал, продолжал вишистскую политику: в тюрьмах оставались антифашисты, антисемитское законодательство не было отменено, хотя фактически перестало действовать. Жиро пытался общаться с Эйзенхауэром на равных, а иногда даже демонстрировал, что пост главы правительства выше поста командующего войсками. Несколько раз приходилось его одергивать, хотя и мягче, чем рекомендовал Рузвельт, который писал Черчиллю (копия письма была послана Эйзенхауэру): «Я всерьез полагаю, что мы осуществляем военную оккупацию Северной Африки, и наш командующий генерал имеет полное право выполнять все гражданские функции точно так же, как военные».

Вслед за конференцией в Касабланке Маршалл совершил краткую ревизию союзных вооруженных сил на территории Алжира, был вполне удовлетворен их состоянием, и его доверие к Эйзенхауэру еще более возросло. В то же время он выговаривал Дуайту (а это было явно несвойственно начальнику штаба), что тот не следит за своим здоровьем, переутомляется, слишком часто выезжает на передовые позиции. «У вас должен быть свой массажист. Это будет отличная штука, чтобы расслабиться перед сном», — рекомендовал Маршалл. Дуайт ответил, что если кто-то будет тереть ему спину, он «не расслабится, а только станет еще более нервным». В конце концов начальник штаба отдал соответствующий приказ подчиненным командующего. Массажиста нашли, но после первого же сеанса он был отправлен назад. Единственное требование Маршалла, которое было выполнено, касалось мер по физическому укреплению здоровья: Эйзенхауэр стал совершать конные прогулки с Кей.

Об этих прогулках вскоре стало известно Мейми, которая восприняла их как новое доказательство неверности супруга, что без обиняков выразила в письме. В который раз Дуайту пришлось оправдываться: «Ты должна понять, что в такой суматошной жизни, которую мы здесь ведем, всевозможные истории, слухи, прямая ложь и тому подобное могут возникнуть без какой-либо опоры на факты». На беду, журнал «Лайф» сообщил, что в окружение Эйзенхауэра входит теперь его «лондонский водитель» (то есть Кей). Дуайт вроде бы смог отбиться, сообщив в очередном письме, что Кей влюблена в одного «молодого американского полковника и собирается выйти за него замуж в конце июня, если оба останутся в живых», прибавив: «Я сомневаюсь, что “Лайф” рассказал об этом».

Представляется, что на протяжении всей войны Мейми, которая по состоянию здоровья не работала и жила только мыслями о муже и сыне, получала информацию о поведении Айка, преувеличенную до неузнаваемости, и сама умножала ее в своем воображении. Супруг же, руководя военными действиями, вынужден был всякими способами разуверять Мейми в правдивости сплетен и уверять в вечной любви. Он писал: «Я стар — мои романтические дни остались далеко позади, но я клянусь, что думаю о тебе и скучаю по тебе больше и люблю тебя больше, чем когда-либо».

Тем временем по заказам командующего на тунисскую линию фронта поступало всё больше танков и боевых самолетов — у немцев не было сил перехватывать и уничтожать морские и воздушные конвои.

Что же касается солдат и офицеров, то Эйзенхауэр никак не мог побороть их благодушие и безответственность. Демократические порядки в стране оказывали глубокое влияние на американскую армию, причем как позитивное (укрепление боевой дружбы и взаимной выручки, сознательное участие в сражениях, готовность отдать жизнь во имя полного разгрома военных преступников, поработивших и истреблявших миллионы людей), так и негативное (непривычка к дисциплине, попытки поставить под сомнение приказы командиров, небрежность в выполнении уставов и приказов).

Эйзенхауэру докладывали о непорядках в войсках, и сам он наблюдал факты безответственности, чреватые поражениями и потерями. Во время одной из инспекционных поездок он обнаружил, что воинская часть, занявшая позицию за два дня до его приезда, всё еще не установила мины перед своим расположением, а офицеры разрешали солдатам отправляться для развлечения в соседние деревни, откуда они возвращались не только вдрызг пьяными, но часто и подхватившими венерические болезни.

Пятнадцатого января 1943 года командующий направил в войска инструктивное письмо с очередным выражением глубокой озабоченности низким уровнем дисциплины и подготовки к сражениям. В письме указывалось: «По поводу каждого нарушения, начиная с того, что солдат не отдал честь или явился в не полностью застегнутой рубашке, и завершая серьезными проступками, должны быть приняты немедленные меры; дисциплинарные меры должны быть приняты против офицеров, допустивших такие нарушения». В войсках, не находившихся на передовой, стали проводиться учебные походы на расстояние до 25 миль (больше 43 километров) с полной боевой выкладкой и без длительного отдыха. «Ошибки, совершённые во время маневров два года назад, теперь повторяются на поле боя — почти без каких-либо вариаций, но на этот раз ценой является человеческая жизнь вместо наложенного взыскания».

Между тем 14 февраля германские бронетанковые силы в Тунисе перешли в контрнаступление. Войска генерал-майора Фриденделла, застигнутые врасплох, начали отступать. Немцы стремились занять гористый район Кассерин, за которым лежало обширное ровное неукрепленное пространство. Хотя англичане и американцы оказывали отчаянное сопротивление, 21 февраля немцам удалось занять Кассеринский перевал.

Маршалл не обвинял Эйзенхауэра в неудаче, постигшей американскую армию, понимая, что зависела она от многих причин и лишь в последнюю очередь от главнокомандующего, который осознавал недостатки своих войск и стремился их преодолеть. Начальник штаба лишь попросил его дать анализ общего положения на театрах военных действий. В ответ Дуайт написал подробный аналитический обзор, в котором, в отличие от многих других военачальников Второй мировой, дал объективную оценку роли Восточного фронта. Обращая внимание, что незадолго до этого Красная армия перешла в наступление под Сталинградом, он напрямую связывал с ним перспективы кампании в Северной Африке: «Если наступление Красной армии окажется неэффективным, немцы смогут обеспечить численное превосходство над войсками союзников на африканском театре военных действий»; в случае же его успеха вынуждены будут отзывать свои войска, что станет «большим преимуществом для африканского театра». Эйзенхауэр заключал, что без учета развития событий на Востоке «быстрое решение принять невозможно».

Несмотря на немецкое наступление, Эйзенхауэр был убежден, что, добившись тактического успеха, армия Арнима не сможет развить его. В то же время американские войска приобрели опыт, который, был убежден командующий, успешно использует в предстоящих сражениях. Возможно, оптимизм был слегка преувеличенным, но Дуайт подбадривал себя, а вместе с тем и своих начальников. Он писал Маршаллу: «Солдаты теперь рассержены и готовы сражаться… Все наши люди от самого верхнего до самого нижнего уровня поняли, что это — не детская игра, и вполне готовы заняться делом».

Почувствовав себя вновь в своей тарелке, Эйзенхауэр принял дисциплинарные меры. Первой было увольнение генерала Фриденделла, допустившего сдачу перевала, и назначение вместо него верного и храброго до авантюризма Паттона.