Танец с хаосом - Андрей Мартьянов

– Ваше? – Эсэсовец хладнокровно постучал затянутой в перчатку ладонью по газетам и книжке.

– Наше… – ответил я, пожав плечами. – Разве нельзя?

– Нельзя, – кивнул начальник. – Я обязан вас задержать. Проедем в комендатуру.

Наверняка от них можно было отбрехаться. Но Дастин, которому изрядно поднадоели царившие вокруг непонятки, рванул из-под стойки винтовку, выстрелил, энергетический разряд ударил в черный мундир эсэсовца, породив брызги крови и фонтан искр. Я по старой армейской привычке мигом свалился на пол. Хотя бы потому, что началась безудержная стрельба.

Сухое щелканье «МП-38», пистолетные выстрелы офицеров SS, уханье дастиновской винтовки. На мою голову посыпались осколки неубранных со стола глиняных кружек, серебристо звенела разбитая посуда и текли струйки пива из простреленных бочонков, лопнули электрические лампочки под потолком, кто-то орал, стонал и матерился, визжала Брюнхильда, а всю эту какофонию перекрывали мощные щелчки одиночных выстрелов.

Едва все затихло, меня потрепали за плечо.

– Эй, ты живой?

Роланд. Один револьвер в кобуре, один в левой руке. От ствола исходит едва заметный дымок. Джинсовый ковбой, ничуть не чинясь, взял меня свободной рукой за ворот комбинезона и поднял на ноги.

Бойня. Настоящая бойня. Роланд, паршивец такой, стрелок с большой дороги, положил всех. Никого живого, кроме меня и него. Ах да, еще уцелевшая Брюнхильда плачет. А Дастин?

– Дастин?! – Вырвавшись из цепкой руки ковбоя, я кинулся к стойке. – Ты где?

Напарник, сжимающий тяжелую винтовку, валялся на полу. Кровь на фартуке.

– Вот… – кряхтя, поднялся он. – Оцарапали, кажется.

– Сиди и не дергайся! – Я одним прыжком перемахнул через стойку, попутно хватаясь за рукоять ножа. Усадил Дастина обратно на пол, распорол передник и комбез.

– Вроде ничего особенного, – серьезно сказали откуда-то сверху. Оглянувшись, я увидел Роланда. Тот критически осмотрел рану. – Я пойду?

– Ага, – судорожно кивнул я. – А куда? Может, переночуешь?

– Благодарю. Мне лучше отправиться к побережью. Глядишь, еще встретимся. Бывайте.

Он не глядя кинул свой кольт в кобуру, допил пиво из чьей-то полупустой кружки и хлопнул дверью. Скатертью дорожка. Я едва успел крикнуть вслед:

– Спасибо!

Огнестрельные раны – самые поганые. Пуля обжигает поврежденный участок тела, может вырвать клочки ткани, попадающие в рану, а как следствие – заражение. Хорошо хоть Дастин мужик здоровый, ни капли жира. Кожа, под ней одни мышцы. Все видно сразу. Касательное ранение на уровне восьмого-девятого ребер и ничего более. Слегка обожженная царапина. Перевязать проще простого.

Пока я возился с перевязочным материалом из аптечки, Дастин хмурился, пофыркивал и наконец изрек:

– Знаешь, эта игра не столь безопасна, как тебе казалось изначально. Пожалуйста, насущный пример. Пули у них настоящие…

Едва я успел закрепить бинт, снова хлопнула дверь и над стойкой показалась физиономия белобрысого мальчишки, которого я нанял утром.

– Куда бидон с молоком девать прикажете?

– На кухню отнеси.

Вот так и живем.

* * *

За время до заката пришлось уничтожать следы побоища. Лишь когда Сириус канул за горизонт, я смог вздохнуть свободно. Относительно свободно.

Брюнхильду пришлось утешать, вытирать ей крокодиловы слезы и одаривать толстой пачкой денег – чтоб не болтала. Надеюсь, она не бросится с доносом в гестапо. В противном случае нам крышка – осадят в собственном доме и перестреляют. Собственно, мы, сами того не желая, по уши погрязли в уголовщине: убили сотрудников тайной полиции, храним неразрешенную литературу… И слонопотама в сарае.

Трупы я вытащил через заднюю дверь и временно складировал на хозяйственном дворе. Как я ни твердил сам себе, что все это понарошку, работа приятной не показалась. Потом собрал оружие – несколько автоматов, вороненые «Вальтеры». Дастин в это время пытался вымести пол и затереть кровавые лужи.

– …Сидя в бункере рейхсканцелярии, Гитлер отчаянно оттягивал свой конец, – выдал я один из апокрифов эпохи Второй мировой и сунул в карман очередной, подобранный с пола, сувенир в виде орденского знака «За Францию». Свалился с кителя одного из эсэсовцев. – Дастин, может, вернемся в Комплекс? Я лучше предпочту общество плюшевых игрушек и давно умерших кинозвезд, чем компанию маньяков в погонах.

– Бессмысленно, – ответил Дастин и присел к столу. Огорченно осмотрел попорченную пулями древесину. Погладил раненый бок. – Если ОНО захочет, достанет нас где угодно. О, нет, опять!

Во дворе раздался какой-то жуткий треск, словно поленница обрушилась. Мы схватили оружие и выбежали. Завернули за угол. Я машинально отметил, что трупы солдат исчезли. (Слава богу! Одной проблемой меньше.) Ничего не происходило – Эсмеральда мирно спала в хлеву, у нее под боком посапывал малыш Квазимодо, в пределах обводящей Дом ограды не было видно ни единой живой души. Все персонажи игры куда-то пропали. Дорога желтого кирпича опустела.

Возвратились несолоно хлебавши обратно. Оказывается, нас просто отвлекли шумом, дабы привести Дом в порядок и заново его преобразить – из баварской пивной Дом превратился в уютное кафе. Ажурные столики, цветочки в вазочках на белых скатертях. Стойка бара украшалась рыжим котом, до смешного похожим на Дастина. Кот, развалившись, спал. Естественно, последствия погрома были старательно ликвидированы.

– Кажется, теперь мы в Швейцарии. – Дастин указал на акварельные рисунки с альпийскими видами, развешанные по стенам, и квадратные красные флажочки, украшенные белым крестом посередине. – Вот и надпись… «Добро пожаловать в Цюрих». Навигатор?

– Я никуда не пропал, – проворчал компьютер из непременного коммуникатора, сейчас замаскированного под вентиляционную решетку. – Просто не вижу смысла комментировать происшедшее. Я сделал видеозапись ваших приключений, если угодно – могу прокрутить. Но в Доме опять нет телевизоров. И радио тоже.

Моя книжка, между прочим, никуда не пропала. Коричневый томик лежит на одном из столов. Я сразу сунул его в карман, от греха подальше.

– Поздно, – сказал Дастин. – что, будем отдыхать? Завтра денек будет не легче прошедшего. Нутром чую.

Уже наверху я сменил Дастину повязку и осмотрел новшества. Появилась библиотека – солидные, в громоздких переплетах книги с золотым тиснением. Много томов на немецком, есть и франкоязычные. Самый поздний год издания – 1910. Собиратель библиотеки, как видно, был человеком образованным, с уклоном в философскую тематику. Ницше, Вольтер, Эммануил Кант. И почему-то Елена Блавацкая со своей выморочной теософией – как, любопытно, эта старая дура затесалась в ряды признанных классиков?

Освещение на сей раз было не электрическим – газовые лампы, свечи, коптящая керосинка на лестнице. Антикварные серебряные канделябры. Удобная ванна осталась, да только саноборудование старинное. И пасторальный фарфоровый кувшин с горячей водой для умывания.