За право летать - Ирина Андронати

– Эти кузены… – пробормотала Вита. – Интересно…

– Кто?

– Комитетчиков мы зовем «кузенами», – пояснила она. – Не важно. Ты можешь описать, что именно они изъяли?

– Аномалии развития, при которых дети… как бы это сказать… имеют черты животных. Люди-кошки, люди-собаки, люди-обезьяны…

Вита шепотом издала изумленно-торжествующий вопль, а потом с размаху ладошкой запечатала себе рот.

(Котенок не мог знать, но смерть напарника его просто спасла. Ученые, с остервенением бросившиеся терзать труп, на какое-то время охладели к живому. Правда, лингвисты продолжали рыть копытами землю, но полукоматозное состояние, в которое внезапно впал пленник, заставило врачей наложить вето на все эксперименты. Они плохо представляли себе, что делать, а потому некоторое время не делали ничего…)

Он наконец-то остался один.

Думать – а не ощущать – было странно, но гораздо удобнее. Например, Он давно перестал вырываться, а главное – не попытался избавиться от своих пут, когда сообразил, насколько это легко. Это действительно было легко, но следовало остаться в одиночестве – или почти в одиночестве. Как сейчас.

Он изогнул кисть, вывернул боевые пальцы, отвел назад, направив кончики когтей на край удерживавшего Его ремня, и сделал неуловимо быстрое для человеческого глаза движение. Ремень с шорохом разошелся. Еще два движения – и от ремней остались только кольца на запястьях и щиколотках. Он вскочил на все четыре лапы, постаравшись не оборвать тоненькие веревочки, прикрепленные к Нему по всему телу, – помнил, что когда какая-то из них отрывалась, раздавался противный звук и начиналась суета. Так. Большой непрозрачный ход – через него входят и выходят Большие-белые. Прозрачный, поменьше – за ним открытое пространство. Чтобы спрятаться там, надо знать где. Он – не знает. Маленький ход наверху, закрытый металлической заслонкой. За ней угадывалась сеточка тонких переходов внутри стен. Тонких, но достаточно удобных для Него – маленького и настолько подвижного, что эти, Белые, и вообразить себе не могли.

Чтобы сорвать решетку вентиляционного хода и втянуться внутрь, Ему понадобилось ровно четыре движения…

Стояли роскошные августовские сумерки – тихие, ласковые, теплые, с бездонным невыразимого цвета небом в редкую розовую полоску. Где-то ещё выше этих легких облаков, сияя в лучах невидимого с земли солнца и оставляя короткий пушистый след, медленно полз то ли самолет, то ли стратосферный патрульный катер. За спиной из открытого окна доносилась негромкая музыка: похоже, крутили старую пластинку…

– А что ты все-таки от меня скрываешь? – спросила Вита, когда они удобно разместились в машинке. – Мне кажется, это пошло – скрывать от напарника что-то важное.

– Скрываю… – пробормотал Адам. – Пожалуй, что и скрываю. Вот, почитай. – Он вынул из кармана и вложил в руку Вите сложенный листок: записку от врача. Вита взяла листок, но некоторое время тупо смотрела на него, не понимая букв; от того места, где ладони её коснулись пальцы Адама, кругами медленно расходилось тепло…

– Не въезжаю… – сказала она наконец. – Ты хочешь сейчас туда съездить?

– Я тоже не въезжаю, – сказал Адам. – Нет, я думаю, нужно заглянуть на базу, потолковать с народом. Говорят, у гардемарин богатый фольклор – ознакомиться бы… Смолянин все равно без сознания.

– Знакомая фамилия, – сказала Вита. – Пляшет где-то вот здесь, на краю… – Она тронула висок. – Смолянин…

– Не только фамилия, – усмехнулся Адам. – Помнишь тот Новый год – ну, с которого все, в сущности, и началось? Это он тогда меня газировкой облил, паршивец…

– Как интересно, – сказала Вита. – Сгущение событий. Нас уже трое – с той вечеринки.

– Четверо, – помотал головой Адам и рассказал о вчерашней странноватой встрече с бывшим издателем.

– Вообще-то дядя Коля может быть не в счет, – непонятно сказала Вита, – потому что он вездесущ. Даже я с ним встречалась за эти годы раз десять, а ведь я нигде почти не бываю… Но, похоже, идет именно сгущение событий. Еще человека два наших – и можно заказывать музычку…

– Э-э… – протянул Адам. – А ещё раз? Я вроде бы понимаю слова…

– Не обращай внимания. – Вита легкомысленно взмахнула ручкой. – Меня несет. Как Остапа. Есть такая дисциплинка – «каузосекветометрия» называется. Обоснования теоретические у них идиотские, высосанные из понятно чего… а наблюдения встречаются иногда забавные. В частности, о повторяющихся структурах момента, о циклических сюжетах всяческих жизненных ситуаций… о тяготении членов экстраординарных групп… что, мол, члены группы, пережившей какое-то существенное событие, неизбежно собираются в том месте, где и когда подобное событие намерено произойти ещё раз…

– События, подобные нашему, теперь происходят чуть ли не каждую неделю, – проворчал Адам. – И куда более масштабные…

– Может быть, те, да не те? – сказала Вита. – Я вот все время думаю: почему у нас забрали только двоих?

– И почему?

– Ничего не придумывается, – сокрушенно вздохнула Вита. – Такое впечатление, что тогда они кого-то выбирали, а сейчас просто гребут частым гребнем. Или тралом…

– Просто охота стала опаснее, – предположил Адам. – Если с сорок шестого года до ноль третьего они потеряли четыре катера, то за эти одиннадцать лет…

– Именно! Что произошло в две тысячи третьем? Вот в чем вопрос… Достойно ли терпеть безропотно позор судьбы – иль надо оказать сопротивленье, восстать, вооружиться, победить…

– Или погибнуть.

– Дык. Представляешь, сижу это я на диване, четыре года, ножки коротенькие до пола не достают, и читаю во-от такую черную книжищу. Входит тетка, спрашивает – что это, мол, читаешь? А я так сурово: «Гамлета»…

– Врешь ведь.

– Не-а.

– Хвастунишка.

– А это есть немножко. Ну, совсем немножко. Можно ведь?

– Можно. Тебе даже идет… Так все-таки? Что принципиально нового возникло в мире в две тысячи третьем?

– Ну… появились марцалы…

– Вот-вот. Появились марцалы. Защитить нас, блин, от вторжения. Защитили. Но сами при этом остались.

Он замолчал. Такие вещи всегда было трудно проговаривать вслух – и даже думать про себя было трудно, мысли ускользали, уходили в сторону, становились тягучими и ленивыми… и совсем не о том.

Откуда-то взявшийся «черный список», в который он угодил.

И репутация. Адам твердо знал, что ничем не проявлял своих сомнений. Репутация…

Вита тоже молчала, нахмурившись, выпятив губу. Дыхание её изменилось. Она покосилась на Адама, дотронулась до виска…

Адам свернул на Лесной, проехал немного вперед, увидел уютно освещенное кафе под навесом и припарковался напротив.

– Пойдем, – сказал он. – Мне кажется, нам надо передохнуть.

Он оглянулся на машинку, такую удобную и вообще классную. Визибл. Ну-ну…