Дело врача - Артур Конан Дойл

В большой спешке, в великой печали, с огромной благодарностью, ваша навсегда,

Хильда».

Все это было наспех набросано карандашом, небрежно, по-видимому, в поезде. Я страшно расстроился. Неужели Хильда уезжает из Англии?

Несколько минут я просидел, не в силах шевельнуться, но потом поднялся и пошел прямо к Себастьяну. Я сообщил ему, что сестра Уайд исчезла неизвестно куда, о чем свидетельствует полученная мною от нее записка.

Он оторвался от своей работы и внимательно посмотрел на меня, по своей привычке.

— Отлично, — сказал он наконец, пряча блеск глаз под ресницами. — Эта молодая женщина в последнее время начинала привязывать вас к себе!

— Эта привязанность остается при мне, сэр, — жестко ответил я.

— Вы совершаете серьезную ошибку, дорогой мой Камберледж, — продолжал он в том дружеском тоне, о каком я уже почти забыл. — Прежде чем вы зайдете слишком далеко и испортите себе жизнь, будет лишь справедливо, если я открою вам истинное положение дел этой девушки. Она живет под чужим именем и происходит из запятнанной семьи… Сестра Уайд, как она предпочитает называться, — дочь известного убийцы, Йорк-Беннермана.

Мне сразу же вспомнилась разбитая миска. Произнесенное вслух имя Йорк-Беннермана мучительно взволновало Хильду. Потом я вспомнил лицо Хильды. Убийцы, сказал я себе, не могут иметь таких дочерей. Даже случайные убийцы, как мой бедный друг Ле-Гейт.

Я понимал, что на первый взгляд все обстоятельства были против нее. Но я не утратил доверия к ней. Выпрямившись, я ответил ему взглядом в лицо и бросил коротко:

— Я этому не верю.

— Не верите? Уверяю вас, этот так. Девушка сама, по сути, призналась в этом.

— Доктор Себастьян, — сказал я, медленно и раздельно, сознательно идя на конфронтацию, — давайте полностью проясним ситуацию между нами. Я вас разоблачил. Я знаю, как вы пытались отравить эту леди. Именно я обнаружил эти бациллы. Поэтому я не могу полагаться на ваше слово, ничем не подкрепленное. Либо Хильда — не дочь Йорк-Беннермана, либо… Йорк-Беннерман не был убийцей. — Я следил за лицом профессора и внезапно понял всё. — Им был кто-то другой. Я, пожалуй, мог бы назвать его имя.

С белым окаменевшим лицом он поднялся и открыл дверь. Указав на нее, произнес с холодной учтивостью:

— Этот госпиталь для нас двоих тесен. Кто-то из нас должен уйти. Предоставляю вам определить, кто именно.

Даже в этот бесславный момент разоблачения, хоть и один на один со мною, Себастьян не утратил и капли своего достоинства.

Я глубоко чту память своего деда. Он был человеком предусмотрительным и оставил мне скромный, но удачно вложенный капитал. Конечно, семьсот фунтов в год богатством не назовешь, но они обеспечивают свободу действий. Холостяк может себе позволить повидать мир и выбрать профессию по душевной склонности. Я предпочел медицину, однако не зависел от работы полностью. Вот почему я не мог нахвалиться тем, как мой дед распределил свое земное имущество. А вот мой кузен Том (которому достались дедовы часы и пятьсот фунтов), как ни странно, отзывается о его характере и интеллекте весьма непочтительно.

Таким образом, благодаря шелковым парусам, которыми дед снабдил мой кораблик, он не лег на бок, когда меня уволили из клиники Св. Натаниэля, как случилось бы с большинством молодых людей в таком положении; у меня было время и возможность осмотреться не торопясь, что мне очень нравилось. Конечно, при желании я мог бы побороться с Себастьяном, причем до победного конца: он не имел права уволить меня — этот вопрос решался попечительским советом клиники. Но я бороться не желал. Во-первых, несмотря на разоблачение человеческой низости Себастьяна, я все еще уважал его как великого ученого; а во-вторых (что всегда намного важнее), хотел отыскать Хильду и последовать за ней.

Правда, Хильда в своем загадочном письме умоляла меня не искать ее; но вы, наверно, согласитесь, что это единственная просьба, которую не исполнит мужчина, когда речь идет о любимой девушке. Как я мог держаться вдалеке от нее? Пусть Хильда не хочет общаться со мной, я хотел общаться с Хильдой; и, будучи мужчиной, твердо решил найти ее.

По зрелом размышлении я вынужден был признать, что шансы преуспеть в этом предприятии у меня крайне шаткие. Девушка скрылась с моего горизонта, растворилась в пространстве. Один-единственный намек на разгадку заключался в том факте, что письмо было отправлено из Бейзингстока. Этим и определялась задача. Дано: конверт со штемпелем города Бейзингстока. Найти: в каком уголке Европы, Азии, Африки или Америки можно обнаружить ту, которая этот конверт надписала. Передо мною открылось широкое поле для предположений.

Когда я взялся за решение этой многосложной головоломки, прежде всего подумалось: «Нужно спросить у Хильды». Я уже привык в трудную минуту отдавать свои сомнения и догадки на рассмотрение ее острому уму; ее интуиция почти всегда приводила к верному решению. Но теперь Хильды радом не было, и мне предстояло искать саму Хильду вслепую в бесконечных лабиринтах мира. В этом деле ожидать помощи от Хильды не приходилось.

Итак, я закурил трубку, что очень способствует размышлению, уселся у камина, уложив ноги на решетку, и сказал себе:

«Давайте подумаем, как сама Хильда подошла бы к этой задаче? Вообразим, что я — Хильда. Я должен проложить путь, применяя ее методы к ее же собственному характеру. Она, несомненно, взглянула бы надело с психологической стороны, — тут я рассудительно осмотрел свою трубку, — с психологической стороны… Она спросила бы себя, — я потер свой подбородок, — какова вероятная реакция такого темперамента на такие-то обстоятельства. И она нашла бы верный ответ. Но ведь, — я выпустил из трубки пару колечек дыма, — это же Хильда…»

То-то и оно. Лишь сейчас мне в полной мере стало ясно, какая пропасть отделяет неуклюжий мужской ум от мгновенной и почти безошибочной интуиции умной женщины. Меня не считают дураком; в профессиональной деятельности я был, осмелюсь сказать, любимым учеником Себастьяна. И все же, сколько я ни спрашивал себя снова и снова, куда вероятнее всего скрылась Хильда: в Канаду, Китай, Австралию — вследствие особенностей ее характера в данных условиях ответа я не находил.

Глядя в огонь, я рассуждал изо всех сил. Я выкурил две трубки подряд и вытряхнул из них пепел.

— Подумаем, как должен сработать темперамент Хильды, — повторял я то и дело, стараясь почувствовать себя мудрецом, но дальше не продвинулся ни на шаг. Решение не приходило. Я чувствовал, что для исполнения роли Хильды прежде всего требовалось иметь такую голову, как у Хильды. Не всякий способен натянуть лук Одиссея…

Однако, пока я прокручивал мысленно свою задачу так и этак, мне припомнилась одна фраза — фраза, оброненная самой Хильдой, когда мы обсуждали почти тот же вопрос касательно бедняги Хьюго Ле-Гейта: «Как вы думаете, что я сделала бы на месте бедного Хьюго Ле-Гейта? Представьте себе, я поспешила бы укрыться в глубине зеленых холмов нашего Карнарвоншира!»