Конвейер смерти - Николай Прокудин

— Никифор, чего звал? — спросил подошедший Владимир Васильевич.

— Предлагаю сделать фото на память о Востоке. Экзотика! Верхом на осле! — предложил я.

— С удовольствием! А то снимки только на фоне развалин. Мои доченьки просили прислать фотографию с верблюдом. Но и осел подойдет. Достаточно, в принципе, и его.

Животное мучили до тех пор, пока пленка не закончилась. Вечером его подарили, вернее обменяли у «царандого» на консервы. На кой черт он нам сдался? Кормить проглота прожорливого и крикливого надо…

* * *

Зампотех впал в сильную меланхолию. Играл на гитаре, негромко пел и что-то записывал в тетрадочку, при этом шевеля губами. Много думал, тяжело вздыхал, разговаривал сам с собой…

— Владимир Васильевич, что вы там пишите? Записки с фронта? Афганская проза?

— Ты будешь смеяться, Никифор, но я сочиняю стихи и на мой взгляд, неплохие романсы.

— Что-что?

— Романсы. Да и сонеты порой получаются неплохо.

Проклятье! Этого только батальону не хватало! Пропала наша техника! Если зампотех сочиняет сонеты, романсами увлекается, то беда! Я заметил: коль технарь непьющий, трезвенник, значит, машины не любит и заниматься ими не будет. Тем более поэт. Пьяница, этот да! Такой обычно стакан спирта «залудит» — и в двигатель. Ему в железках покопаться — хлебом не корми — в радость. Руки по локоть в масле, сам в мазуте, а машины исправны, обслужены, отремонтированы. Полный порядок! Пусть всегда пьян, но работает. А лирик — это не зампотех, это мука комбату. Любителя выпить с технарями-прапорщиками, старого зампотеха Ильичева, Подорожник еще не раз вспомнит добрым словом. Эх! Лирик-меланхолик. Глядишь, и за баллады возьмется… Не убили бы рассеянного!

Ранним утром комбат вернулся из женского модуля. Включил греться электрический чайник, побрился, подстриг у зеркала торчащие усы, сделал зарядку. Эти действия сопровождались украинскими народными песнями в его исполнении. Ох, достал, любитель самодеятельности! Шесть утра, и так хочется выспаться после рейда, а он о «калине», «вишне», «дивчине». Утомил он меня своим песнопением, половой гигант…

— Комиссар, вставай! Чай готов! Утро восхитительное, воздух упоительный! Жизнь чудесна! Зарядку сделай, что ли! Я с утречка пробежку совершил после ночных физических упражнений. Подъем — и марш на кросс! Радуйся окружающему миру!

— Товарищ подполковник! Спать хочу, сил нет! — взмолился я, прося пощады.

— Ну, хорошо, просто вставай и пей чай. Составишь мне компанию, лентяй! — сжалился комбат.

Делать нечего, придется подниматься, определенно не отвяжется, черт усатый. Прощай сладкий сон.

— Никифор, в принципе, я даже рад, что тебя назначили моим заместителем, — внезапно и без повода произнес Подорожник, разгрызая карамельку и прихлебывая чай из стакана. — Среди моих предыдущих «уебищных», убогих замполитов ты самый боевой. Одни «сачки» попадались, в рейд не выгонишь! Подумать только! Четвертого замполита за год получаю. Меняют вашего брата очень часто. Ты надолго?

— Надеюсь, до замены. Если не снимут с должности. Убить — не убьют, не дождетесь! Мне девяносто семь лет жизни предназначено, — вздохнул я.

— Ого! Однако срок ты себе отхватил. А почему не сто?

— Все задают этот вопрос. Даже я переспрашивал. Гадалка сказала, что в круглую цифру веры мало. Девяносто семь лет — срок более убедительный. В самый раз.

— Ну, что ж, молодец, живи. Ты меня в «зеленке» удивил. Зачем-то полез в самое пекло. Не геройствуй! Все делать по моему разрешению! Не хочу менять тебя на пятого зама! Решил я сегодня собственноручно написать наградной, представить тебя за Баграмку к ордену Красной Звезды. Молодец! Растешь в моих глазах!

— Может, не надо? Разговоры пойдут нехорошие. Героя из меня делают, один орден уже есть, теперь второй хотите дать? — усмехнулся я.

— Плевать на мнения штабных! Пусть вначале влезут с разведкой в кишлак, побегают под шрапнелью, а потом шепчутся за спиной. Пройди по ротам, поторопи с наградными на сержантов, солдат. Да и командиры пусть себя не обделяют. Железа не жалеть! Ну, давай, одевайся и шагай управлять батальоном. Я пока посплю. Не забудь разбудить к совещанию! А то на Наташке умаялся, могу проспать.

* * *

Офицеры полка сидели в клубе, травили анекдоты и ожидали нашего Героя. В помещение энергичной походкой ворвался подполковник Ошуев. Он недавно вернулся с окружной комсомольской конференции из Ташкента и был заметно посвежевшим. Там Султан Рустамович пребывал в роли «свадебного генерала», почетным делегатом. Мужик неплохо, видимо, развеялся. Погулял, отдохнул, получил погоны подполковника лично из рук главкома ставки Южного направления. Теперь он с новыми силами и страстью взялся за полк. Все аж взвыли. Мы так надеялись, что он не вернется из Союза, пойдет на повышение. Эх, не вышло. Жаль…

— Товарищи офицеры, — махнул рукой начальник штаба, давая разрешение сесть. — Полку предстоит серьезное, чрезвычайно ответственное политическое задание. Партия и Правительство выражают уверенность в успешном выполнении операции по частичному выводу войск из Афганистана. Задача: встать на блоки вдоль Баграмской зеленой зоны, провести огневую обработку окрестностей дороги, а затем выдвинуться на Саланг. Можно погибнуть, но операция по выводу полков не должна сорваться. Проверим подготовку первого батальона. Раскрыть карты с нанесенной кодировкой. Лейтенант Ветишин, ко мне! Покажите, что у вас нанесено на карту!

Кодировка была готова с вечера. Район боевых действий, без уточнения конкретики, Чухвастов сразу перенес на карту комбата. Ночью командирам рот писаря обстановку перерисовали на карты. Утром взводные в ленкомнате под диктовку рисовали, подписывали, чертили.

Сережка прибежал на совещание прямо из женского модуля. Проспал. Наверное, вчера ночь напролет кутил и развлекался. Кудрявые волосы торчали во все стороны, будто он в стогу ночевал. Лицо заспанное, опухшее, одежда помятая, сам растерянный.

Сергей уныло подошел к столу начальника штаба, развернул на столе карту и сделал пару шагов в сторону. Ошуев удивленно уставился на карту, затем посмотрел на взводного. Вновь взглянул на карту и на лейтенанта и злобно зашевелил усами.

— Ветишин! Что это? Где кодировка? Почему нет ничего? Не нанесено ни черточки, ни штриха! Вы ее открывали или нет?

— Нет, не успел, некогда было, — растерянно ответил Сергей замогильным голосом.

Офицеры давились от смеха, глядя на лейтенанта.

— Ветишин! Из-за таких, как ты Подорожник потом говорит, что мы окончили «Ордженикидзевскую школу сержантов». Я прав, Василий Иванович? — обратился Герой к комбату.

— Так точно! — громко ответил комбат. — Истинно так! Школа младшего комсостава.

Начальник штаба застонал, поскрипел зубами, испепелил злобным взглядом комбата, влепил Сережке строгий выговор и продолжил постановку задач.