Три секунды до - Ксения Ладунка

его слов и этого сочувствия меня накрывает лавина чувств, и сдерживаться я больше не могу. Слезы скатываются по щекам, и медленно, едва касаясь разбитого лица, я стираю их пальцами.

– Все нормально. Все хорошо, – повторяю я, а потом вдруг начинаю говорить: – Моя мать… мне кажется, она никогда меня не любила… и била меня все детство. Но так сильно – никогда.

Том аккуратно делает шаг и кладет руки мне на плечи.

– Я всегда так завидовала другим детям… – Я вновь вытираю слезы. – Мамы их любили, а моя даже не обнимала меня ни разу. Мне было так больно. А потом я подумала… ну что я могу с этим сделать? Я же не могу заставить человека полюбить… И все равно не могу с этим смириться.

Том гладит меня по плечам. Я несколько секунд стою, а потом разворачиваюсь к нему и обнимаю. Потому что не могу. Хочу почувствовать себя любимой, ведь Том всегда обнимает меня в ответ. Так и происходит. Я утыкаюсь ему лицом в грудь.

– Так тебя избила мать? – аккуратно спрашивает он, гладя меня по волосам.

– Так получилось… – сдавленно говорю. – Я была очень пьяная, и она нашла у меня наркотики. Я не думала, но что, если… Возможно, я это заслужила?

– Нет, детка, нет… Такое нельзя заслужить.

Я закрываю глаза и вдыхаю любимый запах. Том… как же сильно я его полюбила. Рядом с ним в душе всегда тепло и хорошо. Даже сейчас, когда детские воспоминания накрыли меня с головой.

Том очень долго протирает ватными дисками мое лицо, говорит, что так надо. Потом мы выходим из ванной, и тут я чувствую неладное. Перед глазами появляются черные точки, а в висках стучит. Том что-то говорит, но я не понимаю его слов.

– Мне что-то плохо, – выдавливаю я, прислоняя руку к виску. В теле появляется такая легкость, что держаться на ногах становится тяжело. Я чувствую руку Тома, которой он придерживает меня. Я изо всех сил стараюсь сохранить сознание и не свалиться в обморок.

Том доводит меня до кровати, и я сажусь. Опускаю голову на руки, а потом следующий кадр – это то, как он встряхивает меня и говорит:

– Ты только что на секунду отключилась.

– Понятно, – шепчу я, чувствуя, что сейчас опять вырублюсь.

– Ложись, – говорит Том и помогает мне.

Когда голова касается подушки, я собираю последние силы:

– Том, не уходи… останься со мной.

А потом все пропадает, и остаются только слова:

– Хорошо, хорошо. Я буду рядом.

17

Том остается. Иначе как бы он смог понять, что меня бросило в сильный жар? Из тех нескольких часов я помню только дикую лихорадку и дрожь, пронзающую все тело. Это похоже на бред. Я пытаюсь прийти в себя, но тело само отключает меня от реальности. Оно больше не может. И я больше не могу. Так что в какой-то момент перестаю сопротивляться и проваливаюсь в темное, блаженное и желанное небытие.

По ощущениям проходят целые сутки перед тем, как я отхожу. Голова и руки такие тяжелые, словно приколочены к кровати. Я с огромным трудом поднимаю себя с подушек и натыкаюсь взглядом на входящего в комнату Тома.

– Тебе нельзя вставать, – реагирует он.

– Почему? – хрипло спрашиваю.

– Доктор сказал лежать в кровати.

– Какой доктор? – хмурюсь я. Перед глазами все расплывается.

– Ты не помнишь? Мне казалось, ты была в сознании. Я вызывал тебе доктора… он поставил капельницу, выписал лекарства. А еще прописал постельный режим.

– Понятия не имею, о чем ты, – говорю я и откидываю одеяло, спускаю ноги на пол. Понимаю, что я в трусах и его футболке.

– Ты можешь хоть раз послушать то, что тебе говорят? – огрызается Том и делает несколько шагов ко мне. Наклоняется к лицу.

– Я просто хочу помыться.

– Сейчас есть вещи поважнее. Ты должна отдохнуть.

Я смотрю в его лицо. Какой же он все-таки красивый. И эти зеленые глаза… с коричневыми крапинками где-то на дне…

– Ложись обратно, ладно? – говорит он и кладет руку мне на плечо.

– Нет, мне надо помыться, – продолжаю твердить я.

Том нервно сжимает челюсти и отворачивается. А потом снова смотрит на меня и спрашивает:

– Ответь честно, ты просто стоишь на своем или правда так сильно хочешь в душ?

– Правда.

Он вздыхает, но говорит:

– Тогда ладно. – И помогает мне дойти до ванной. – Я приоткрою дверь, если что, зови.

Том выходит, оставляя меня одну. Я еле держусь на ногах. Скидываю с себя одежду и набираю воду в ванну. Взгляд падает на ноги. На коленях и голенях яркие фиолетовые синяки. На боку синяя полоса от маминого ремня. На сгибе локтя повязка, сквозь которую виден след крови. Совершенно не помню, как она тут появилась.

Когда забираюсь в ванну, я не только вижу свои синяки, но и «чувствую» их. От горячей воды все тело пронзает боль. Я сжимаю челюсти и обнимаю колени. Чувствую себя мертвой. Удивительно, но, оказывается, смерть можно чувствовать. Я вспоминаю мать, ее лицо и ее ненависть ко мне. А еще то, что вся моя жизнь – это борьба с этой ненавистью. Я никогда не проигрывала. Но сейчас, кажется, готова сдаться.

Интересно, все ли мои поступки вызваны нелюбовью ко мне окружающих? Наверное, да. Тяжело стать нормальным человеком, когда тебя никто никогда не любил.

Я зажмуриваюсь, пытаясь справиться с эмоциями. Сжимаю колени пальцами. Я никогда не хотела жить, но и целенаправленно умереть не пыталась. Все, что я делала, – разрушала себя, пытаясь заглушить невыносимую боль. И я всегда это понимала, но ничего не пробовала изменить.

– То-о-ом! – зову я так громко, как только могу.

– Что? – отвечает он из комнаты.

– Зайди через пять минут, – говорю и после опрокидываю полбанки геля для душа в воду, чтобы появилась пена.

Смотрю на то, как вода пенится. Мне до боли хочется, чтобы меня кто-то любил. Все то хорошее, что я чувствую, – это Том. Окей, я люблю его. А он?

– Могу зайти?

– Да, – отвечаю я и сгребаю руками пену поближе к себе. Он медленно проходит к ванне и опускается передо мной на корточки.

– У тебя все хорошо? – вдруг спрашиваю я.

На его лице появляются улыбка и непонимание.

– Все как обычно… Что за странный вопрос?

Я кладу руки на бортик ванной, а сверху голову. Смотрю на него. В животе приятно тянет. Сердце сильно стучит.

– Не знаю, – говорю, – просто захотелось узнать, что у тебя все хорошо. Ты же меня спрашиваешь.

– Со мной все в порядке, малышка…