Радости Рая - Анатолий Ким

Но лично я вас чувствовал без фанатической ненависти, с должным уважением. И в том, что произошло далее, шагов тридцать спустя после вашего ухода, несомненно, читалось ваше присутствие. Одинокие старики (дети — по двое с каждой стороны: Со Енсу и Че Мандари поженились вторым браком, и у каждого было по дочери и сыну) остались на своем подворье совершенно заброшенными, дети рассеялись по всему белу свету: в Америке, на Тайване, в далекой Австралии, во Вьетнаме. Поле обрабатывать старики уже не могли, сдали его чужим людям, а сами выращивали на приусадебном участке жгучий красный перец. В этом году жгучий перец не очень хорошо уродился, и набрали его хозяева и насушили всего два мешка. Вы придумали счет, вам принадлежало авторство денег, вашими стараниями были созданы школы взаимной выгоды в торговле и психологическая система торгующих умов, которая по-русски, по-простонародному, звучала так: кто кого наебе. Ни на один другой язык первести эту философему невозможно. Тем не менее старики вышли во двор проводить Моксанима, который принес в дом кимчи в картонной коробке, на которой крупными буквами было напечатано, что это — благотворительный дар от миссии такой-то. Уходя, священник заметил лежавшие на помосте два мешка, туго набитые сухими стручками перца. Словно не ведая, что там перец, Моксаним спросил у стариков: что в мешках, не перец ли, случайно? Е! Е! — закивали головами старики. И тут началось то, что простодушные русские люди и называют: кто кого наебе.

Старики единодушно воскликнули:

— Возьмите, Моксаним, один мешок. Уносите с собой.

— Пусть будет по-вашему, перец нужен миссии. Но я заплачу деньгами.

— Нет! Денег не надо! — замахали старики руками. — Берите просто так!

— Как же без денег? Тогда я пришлю вам рису. Мешок рису за мешок перцу.

— О, премного благодарны. Тогда берите и второй мешок перцу. Тоже бесплатно, за один только рис.

— Но два мешка риса будет маловато за два мешка перцу. Придется мне прислать три мешка риса.

Ваша скрытая пружина торговли была такова: Моксаниму был нужен перец как товар, но старики знали, что священник прижимист и много денег за мешок перцу не даст, а потому и его предложение принести мешок рису за мешок перца они вроде бы с радостью приняли. Но старых крестьян, всю жизнь продававших всякую огородную продукцию, провести просто так было нельзя: более тяжелый мешок риса стоил дешевле легкого мешка перца. И если за один мешок с перцем предлагалось принести всего один мешок риса, то это значит, что должно учитываться благотворительное приношение — «кимчи». Однако старики сделали сильный ход, предложив священнику забрать и второй мешок с перцем бесплатно. Священник не мог отказаться от дара своих прихожан, но не мог и возместить его только еще одним мешком риса. Поэтому он, совершенно вроде бы нелогично, пообещал за второй мешок с перцем прислать уже два мешка риса.

Логика вроде была нарушена, но все остались довольны, торг состоялся, и каждая сторона считала состоявшуюся благотворительную акцию весьма выгодной для себя. У стариков теперь было кимчи на всю зиму и три мешка рису — считай, провиант до следующего урожая. У Моксанима было теперь довольно перцу, чтобы насолить, наперчить благотворительного кимчи на весь следующий год. И хотя три мешка магазинного риса (стандарт — двадцать килограммов в мешке) стоили не дороже двух мешков доброго сушеного перца в стручках, совесть у священника была чиста, в благотворительной ведомости против имен Со Енсу и Че Мандари были поставлены аккуратные галочки.

Вот видите, воистину благими намерениями устлана дорога в ад, а там вы — полноправный царь и хозяин, поэтому, — говорили люди во время своего странного существования на земле, — вы всячески поощряли странносуществующих землян в их желании творить благо для других. И широкие дороги благотворительности, даже такие, как Нобелевская премия для ученых, писателей и миротворцев Ойкумены, были вымощены благими намерениями странных землян, которые отправляли на жертвенный алтарь Нобеля ни в чем не повинных писателей, заставляя их брать дармовые премиальные деньги, заработанные Альфредом Нобелем на изобретении смертоубийственного динамита. А сколько было убито в войнах людей с помощью этого динамита, вам было лучше знать, царь и хозяин ада, расположенного, говорили эти странносуществовавшие земляне, в глубинном слое земного шара — Оливиновом поясе, где бушевал целый океан расплавленного золота.

Но беседа наша несколько затянулась, и я машинально, несколько заскучав на дорожках банальностей, по которым гуляли и беседовали с дьяволом немало европейских и азиатских писателей, вдруг заметил, что шагал вдоль бирюзового гладкого моря по песчаной отмели пепельно-палевого сияния, а рядом с моими ногами на гладкий песок ложились мелкие нешумные волны в длинных шарфах белой пены. Волна набегала на песчаный изволок, теряя белопенный, брошенный небрежно шарфик, и, обессилев, откатывалась назад, на мгновение обозначив кружевную ослепительно-белую каемку. Миг — и эта каемка истаивала, и на отлогом песке отмели возникала на мгновение ровная, блестящая, зеркальная гладь.

Опять ноги вечного пилигрима, искавшего встречи с радостями рая, привели меня к морю. На этот раз Александр Бронски, владеющий Пятой Энергией, делающей его всемогущим, как сам Господь Бог, шел вдоль извилистой кружевной каймы залива Чонлипхо, зная, что никогда он не имел всемогущества, равного силе Бога, потому что самого Бога придумали люди, такие же немогущественные, как придуманные ими самими божества. Но Кто же тогда Тот, Имеющий Силу? — спрашивал у себя Александр Бронски. И сам же себе отвечал: вершитель мира, творец всего сущего и этого бирюзового залива Чонлипхо, безумного по красоте, знать не хотел никого, когда творил все сущее, и этот залив также — поэтому тебе незачем знать, кто Он, нарисовавший эту бирюзовую бухту сначала в своем виртуальном воображении, потом, пройдя через астрономические пути сомнений и творческих раздумий, уверенным движением божественной десницы, в которой сжимал молниеносную кисть, гениальное творило, — мгновенно исполнил в камне и в воде нежно-бирюзового цвета два залива рядом, на западном побережье Корейского полуострова: природные гавани Манлипхо и Чонлипхо.

Напротив лукоморья Чонлипхо, ровно по середине залива, между двумя мысами, похожими на ежей с колючими чубами-иглами, уткнувшихся носом в воду, Творец поставил еще одного ежа — остров с круглой колючей спиной, который уткнулся острым носиком в воду — точно так же, как и его материковые братья на оконечиях заливообразующих мысов. Имя этого ежа было Даг. Двух других ежей из этого семейства — тех, что навечно согнулись рыльцами к воде по краям заливов, звали, как уже было сказано, Манлипхо и Чонлипхо. Был в отдалении от них троих еще и четвертый приморский ежик, которого звали Бяглипо.

Я шел как раз в направлении мыса лукоморьем Чонлипхо, когда вдали, еще совсем маленьким черненьким человечком, увидел приближающегося навстречу мне некоего прозорливца. Он шел не по прямой линии, а какими-то странными необъяснимыми зигзагами, иногда даже делал широкую петлю, и тогда я мог видеть его и со спины. Был он высок, сутул, руки держал за спиной, короткая куртка на нем торчала над этими руками в виде куриного хвоста. Его лысая, с вытянутой макушкой голова ничем не была покрыта, а с моря дул холодный резкий ветер.