Убить Сталина - Армен Гаспарян

Игра стоила того, чтобы рискнуть. Тем более что Таврин и его супруга взялись активно помогать. У них больше не было фамилий, только агентурные номера – «35» и «22». Обычная история в практике спецслужб. Например, похищенный в 1937 году в Париже председатель Русского общевоинского союза генерал Миллер содержался во внутренней тюрьме под невероятно редкой фамилией Иванов. И только очень узкий круг сотрудников НКВД знал, кто это такой на самом деле. Так же было и в случае с Тавриным.

Шилова послушно регулярно выступала с «концертами» для Берлина. Передавала, какую сложнейшую работу они с супругом ежедневно выполняют с риском для жизни, чтобы приблизить выполнение ответственного задания. Одна из радиограмм, в частности, гласила: «Познакомился с врачом женщиной, имеет знакомых в Кремлевской больнице. Обрабатываю». У кураторов в РСХА складывалось ощущение, что ликвидация Сталина близка как никогда. Никто и мысли не допускал, что агентов перевербовали.

Донесения Таврина Берлин получал с завидным постоянством. Был, например, рапорт, что испортилась батарея для радиостанции. Если не получится срочно доставить новую в Москву, связь оборвется. Срочно нужна помощь. И желательна поддержка нелегалов. Вдвоем устроить покушение на Сталина невероятно сложно. Нет, Таврин, конечно, очень старается и мечтает оправдать возложенное на него высокое доверие самого фюрера, но силы больно неравны. В Берлине вошли в положение. Подчинили ему группу агентов, действовавших в тылу. Разумеется, все они уже вскоре давали показания на Лубянке.

Последнее сообщение ушло в Главное управление имперской безопасности 9 апреля 1945 года. Вспомним, что это был за день. Войска 3-го Украинского фронта, продолжая уличные бои в Вене, заняли центр города, захватив при этом здания парламента, городской ратуши, Главного полицейского управления, центрального городского телеграфа, центрального европейского банка и оперного театра. Южнее столицы Австрии войска фронта с боем заняли город Берндорф.

К вечеру 9 апреля 1945 года пал Кенигсберг. Остатки гарнизона во главе с комендантом крепости генералом от инфантерии Ляшем и его штабом прекратили сопротивление и сложили оружие. Немецкие войска в боях за столицу Восточной Пруссии потеряли более 100 тысяч солдат и офицеров, 3,5 тысячи орудий и минометов, 128 самолетов, около 90 танков. Маршал Василевский отметит в своих воспоминаниях: «Гитлер не мог примириться с потерей города, объявленного им лучшей немецкой крепостью за всю историю Германии и «абсолютно неприступным бастионом немецкого духа», и в бессильной ярости приговорил Ляша заочно к смертной казни».

В тот самый день, когда Таврин в последний раз вышел на связь с Берлином, министр пропаганды Третьего рейха Йозеф Геббельс записал в своем дневнике следующую сакраментальную мысль: «Со всей энергией я буду настаивать на том, чтобы в настоящее время во всех вооруженных силах были отменены отпуска. При нынешнем критическом положении ни один солдат не должен иметь права на поездку в отпуск – все обязаны сражаться». А ценнейший агент, готовящий покушение на Сталина, сообщает своим руководителям, что подготовка идет полным ходом. Еще немного, еще чуть-чуть, и задание фюрера будет успешно выполнено. Готовьте обещанный паспорт фольксдойче и 100 тысяч рейхсмарок вознаграждения.

Закончилась война. Но на конспиративной квартире Таврина и Шиловой еще несколько лет ждали возможного появления агентов Третьего рейха. Никто к участникам покушения на Сталина так и не пришел. Спектакль сильно затянулся, пора было заканчивать. 16 августа 1951 года Петру Ивановичу Шило-Таврину было предъявлено обвинение в совершенных им преступлениях. Статьи Уголовного кодекса привычные: 58 – 1 и 58 – 8 – измена Родине. Собственно, сам диверсант признавал добровольный переход на сторону противника и обучение в разведшколе. Но категорически отрицал, что собирался выполнять задание немцев. Не помогло. 1 февраля 1952 года Военная коллегия Верховного суда СССР закономерно определила агентам «Цеппелин» высшую меру наказания. 28 марта того же года приговор был приведен в исполнение в отношении Таврина. Шилова пережила его на несколько дней.

Казалось бы, все закончилось. Но вопросы остались. Начнем с простого. Дело № 308 было сдано в архив 20 марта 1948 года – без малого через три года после разгрома Третьего рейха. Неужели в контрразведке действительно верили, что могут появиться агенты уже давно несуществующего СД и передать Таврину новое ответственное задание? Я прекрасно знаю, что еще в июле 1946 года была сформирована «Организация Геллена», а значит, сохранялась опасность того, что человека, готовящего покушение на Сталина, могли бы навестить. Но как тогда объяснить упрямый факт: все остальные многочисленные игры советской контрразведки продолжались лишь несколько месяцев после капитуляции Третьего рейха?

Давайте посмотрим на проблему сугубо с юридической точки зрения. Операцию «Туман» следовало прекращать еще в начале 1946 года, если не раньше. При этом нужно было возобновлять следствие по делу диверсантов «Цеппелин» Таврина и Шиловой уже в свете новых обстоятельств, а именно добровольного и, главное, качественного участия в операции контрразведки по обезвреживанию немецкой агентуры в СССР и организации серьезного канала по передаче дезинформации для Берлина. Согласно всем правилам, Министерство государственной безопасности должно было закончить дело и передать в соответствующие инстанции документы, подтверждающие содействие арестованных следствию. Кроме этого, должно было прозвучать пожелание учесть все вышеизложенные обстоятельства при вынесении приговора. Но этого почему-то в 1946 году не произошло.

Вопросы на этом не заканчиваются. Напротив, они активно множатся. Для чего потребовалось столько лет держать диверсантов без суда во внутренней тюрьме? Во-первых, это нецелесообразно. Советские органы государственной безопасности можно обвинить во многом, но уж явно не в этом. Вся предыдущая и последующая история силовых структур СССР показывает, что целесообразность всегда считалась догмой. А во-вторых, подобные действия нарушали все существовавшие в стране процессуальные нормы. Без острой необходимости центральный аппарат МГБ на это явно не пошел бы.

Напоминаю, что еще 9 ноября 1939 года наркомвнудел Берия подписал приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД». Необходимо было установить жесткий контроль за соблюдением всех уголовно-процессуальных норм. В документе подчеркивались многочисленные примеры небрежного проведения следствия или обращения с документами. Больше того, считалось недопустимым, чтобы в тюрьме находился заключенный, на которого не было заведено дела. В случае с Тавриным дело, разумеется, было заведено сразу после его ареста, но процессуальные нормы между тем были нарушены.

Идем дальше. Дело диверсантов «Цеппелина» слушалось в исключительном порядке с применением норм уголовно-процессуального права. Они были утверждены Постановлением Президиума ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов». Статья № 467 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, в частности, гласила: «Обвинительное заключение вручается обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде». Параллельно в статье № 470 все того же Уголовно-процессуального кодекса РСФСР говорилось о том, что приговор к высшей мере наказания приводится в исполнение немедленно после вынесения.