Битва за Рим - Колин Маккалоу

— Зная Домиция Агенобарба, можно утверждать, что это было ошибкой, — усмехнулся Марий.

— Еще какой! Наплевательское отношение к его указу очень рассердило Луция Домиция. Вся Сицилия взвыла от боли! И я очень сомневаюсь, чтобы теперь там были возможны выступления подневольных или свободных людей.

— Да, Домиции Агенобарбы шутить не любят; зато и деятельность их приносит плоды, — сказал Марий. — Это все новости?

— Почти. У нас теперь новые цензоры, которые объявили о намерении провести самую полную за последние десятилетия перепись римских граждан.

— Давно пора. Кто такие?

— Марк Антоний Оратор и твой коллега по консульству, Луций Валерий Флакк. — Рутилий Руф поднялся. — Не прогуляться ли нам, дружище?

Пергам отличался, наверное, самой тщательной планировкой и наибольшей красотой из всех городов мира; Марий был об этом наслышан, а теперь получил возможность удостовериться в этом самолично. Даже в нижней части города, раскинувшейся под акрополем, не было извилистых улочек и жалких лачуг. Любое строительство жестко контролировалось и подчинялось непоколебимым правилам. Повсюду, где жили люди, были проложены канализационные трубы, во все жилища подавалась под давлением питьевая вода. Излюбленным материалом здешних строителей был мрамор. Везде высились великолепные колоннады, агора поражала простором и превосходным качеством окружающих ее статуй, на склоне холма размещался огромный театр.

Тем не менее и в городе, и в крепости чувствовалась атмосфера упадка. Порядок, царивший здесь при правлении Атталидов, задумавших Пергам как свою столицу и заботившихся о ее великолепии, остался в прошлом. Люди тоже не выглядели довольными жизнью; некоторые, как заметил Марий, были попросту голодны, чему в такой богатой стране можно было только удивляться.

— Ответственность за это лежит на римских сборщиках налогов, — мрачно прокомментировал ситуацию Публий Рутилий Руф. — Ты и представить себе не можешь, Гай Марий, что мы тут застали с Квинтом Муцием! Провинция Азия долгие годы подвергалась безжалостной эксплуатации и угнетению, а все алчность этих болванов-публиканов! Перво-наперво, Рим требует в свою казну чрезмерно много денег. Сами публиканы тоже не отстают: желая получить доход повыше, они высасывают из провинции Азия все соки. Для них главное — деньги. Грабят вместо того, чтобы переселять римскую бедноту на тучные земли и пускать на приобретение этой общественной земли деньги, получаемые от провинции Азия в качестве налогов. Гай Гракх должен был бы послать в провинцию Азия наблюдателей, которые определили бы, какими следует быть налогам. Но нет. Гай Гракх об этом и не подумал. Его преемники оказались ничем не лучше его. Сведения, которыми располагают в Риме, высосала из пальца комиссия, побывавшая здесь после смерти царя Аттала, то есть тридцать пять лет назад!

— Как жаль, что в свою бытность консулом я всего этого не знал! — печально произнес Марий.

— Дорогой мой Гай Марий, тебе хватало германцев! В те годы о провинции Азия вспоминали в последнюю очередь. Но вообще-то ты прав: комиссия, назначенная Марием, прибыв сюда, быстро представила бы реальные цифры и призвала публиканов к порядку. А так публиканы ни с чем не считаются. Провинцией Азия управляют они, а вовсе не римские наместники!

— Ручаюсь, что в этом году, когда в Пергаме высадились Квинт Муций и Публий Рутилий, публиканы пережили потрясение, — усмехнулся Марий.

— Еще бы! — протянул Рутилий Руф с мечтательной улыбкой. — Их жалобные стоны доносились до самой Александрии. Не говоря уж о Риме… Между нами говоря, именно поэтому Квинт Муций отбыл домой раньше срока.

— Чем конкретно вы тут занимались?

— О, всего лишь наводили порядок в делах провинции и в сборе налогов, — вкрадчиво ответил Рутилий Руф.

— С ущербом для казны и сборщиков налогов.

— Совершенно справедливо. — Рутилий Руф повернулся лицом к просторной агоре и указал на пустующий постамент. — Начали мы вот с этого. Здесь прежде возвышалась конная статуя Александра Великого работы самого Лисиппа, считавшаяся самым точным портретом Александра. Знаешь ли ты, куда она переместилась? Во внутренний двор виллы Секста Перквитиния, самого богатого и невежественного римского всадника! Он — твой ближайший сосед на Капитолии. Забрал, видишь ли, в счет задолженности по налогам! А ведь это — произведение искусства, по стоимости превышающее недоимки в сотни раз! Что могли с ним поделать местные жители? Денег-то у них не было. Стоило Сексту указать на статую, как она была снята с постамента и подарена ему.

— Ее необходимо вернуть, — бросил Марий.

— На это мало надежды, — ответил Рутилий Руф со вздохом сожаления.

— Не за этим ли отправился домой Квинт Муций?

— Если бы так! Нет, перед ним стоит другая задача: не позволить сторонникам публиканов в Риме привлечь нас с ним к суду.

Марий остановился.

— Да ты шутишь!

— Нет, Гай Марий, какие могут быть шутки? Сборщики налогов, орудующие в Азии, обладают в Риме огромным влиянием, особенно в Сенате. Пытаясь навести в провинции Азия должный порядок, мы с Квинтом Муцием нанесли по ним серьезный удар, — ответил Публий Рутилий Руф с пренебрежительной гримасой. — Мы смертельно оскорбили не только публиканов, но и казну. В Сенате найдутся люди, способные заткнуть уши, когда до них доносится визг сборщиков налогов, но казна затыкать уши не намерена. С точки зрения казначейства, любой наместник, уменьшающий поступление денег в казну, — предатель. Можешь мне поверить, Гай Марий, прочитав последнее письмо от своего двоюродного братца Красса Оратора, Квинт Муций сделался краснее собственной тоги! Там говорилось, что в Сенате вынашивается план лишить его проконсульских полномочий и отдать под суд за растрату и измену. Вот он и заторопился домой, оставив управление на меня, пока не явятся в будущем году те, кто меня сменит.

На обратном пути к дворцу наместника Гай Марий заметил, как тепло и уважительно приветствуют Публия Рутилия встречные прохожие.

— Да тебя здесь любят! — воскликнул он, без особого, впрочем, удивления.

— Квинта Муция здесь любят еще больше. Мы внесли в их жизнь значительные перемены: они впервые увидели за работой истинных римлян. Я при всем желании не могу осуждать их за ненависть, которую у них вызывает Рим. Они — наши жертвы, мы немало поиздевались над ними. Поэтому когда Квинт Муций снизил налоги до цифры, сочтенной им и мною приемлемой, и положил конец грабежу, который здесь учиняли многие публиканы, местные жители буквально плясали на улицах! Пергам проголосовал за то, чтобы посвятить Квинту Муцию ежегодный фестиваль; то же самое сделали в Смирне и Эфесе. Сперва нас засыпали дарами, между прочим, очень ценными: произведениями искусства, драгоценностями, коврами. Мы отсылали все это обратно, а нам упорно возвращали. В конце концов мы были вынуждены запретить им входить в дворцовые ворота.

— Способен ли Квинт Муций убедить Сенат, что прав он, а не публиканы? — спросил Марий.