Счастье™ - Уилл Фергюсон

– Спасибо, – сказал Эдвин. – Речь относительно Опры. Она хочет, чтобы вы пришли к ней на программу., И подумывает включить ваше творение в свой книжный клуб, а вы знаете, какая это дойная корова. В духовном смысле, конечно. Я понимаю, что вы не любите давать интервью…

– Вовсе нет. Боже мой, я, наоборот, люблю давать интервью. Особенно Опре. Такая интересная женщина. И такая знаменитая… Я смотрю ее каждый день. На прошлой неделе гостем был Уилл Смит, не видели? О, это было столь…

– Но… но я думал, вы проводили все дни в пустыне.

Молчание.

– Конечно. Я хочу сказать, что смотрел Опру по возвращении из пустыни. Вы знаете, когда я медитирую, ничто не должно отвлекать. Я записываю ее передачи, а потом смотрю. Так когда, значит, мне переведут на счет деньги?

На следующий день курьер привез в отдел рекламы глянцевую фотографию Тупака Суаре (8 х 10), ее тут же шлепнули в рекламные брошюрки, которые разослали по всей стране.

У Суаре было поразительное лицо. Некрасивое, ни капли обаяния. Но очень спокойное, почти тупое. И умиротворенное – как у настоящего гуру. В дни массовых рассылок телефоны не умолкали.

Передача Опры – трамплин для Тупака Суаре, его первое явление народу. Но далеко не последнее.

– Да, разумеется, – сказал мистер Мид. – Мы на верном пути.

И собственноручно выписал чек на сумму пять тысяч долларов в графе под туманным заголовком «Расходы на рекламу». Конечно, такой статьи не существовало. Откровенная взятка. Взятка человеку, который утверждал, будто открыл основные законы времени и мироздания. Деньги тем не менее вписывались в эту грандиозную систему. Вероятно, так будет всегда.

Реакция публики оказалась невероятной. Что там битломания, которая охватила лишь впечатлительных подростков, а их чрезвычайно легко довести до безумия. Нынешнее сумасшествие оказалось менее надуманным, распространилось шире и пересекло все демографические границы. Когда в передаче Опры появился Тупак, жизнь в городах замерла. Средства массовой информации Чикаго просто захлебнулись рекламной шумихой по поводу выступления автора-затворника. В газетах и по радио обсуждали только его. Словно явился Далай Лама на пару с Иисусом Христом.

Дженни записала для Эдвина передачу Опры, и вечером они посмотрели ее вместе.

– Он прелесть, – сказала Дженни. – Просто душка.

Мистер Суаре надел простой белый хлопчатобумажный балахон – такие с незапамятных времен носят шарлатаны и гуру, – он просто излучал великолепие: на публику, на Опру, на миллионы телезрителей. Для открывателя тайн Вселенной он выглядел на удивление молодо. Растрепанные вьющиеся волосы, мягкое одутловатое лицо, казавшееся чуть крупнее, чем надо. Сияющие глаза, непринужденная, бесконечно обаятельная улыбка.

Эдвин с ужасом взирал, как Тупак невинно флиртует с Опрой, смешит и поражает публику, как Америка влюбилась в него и очертя голову бросилась в бездну слепого обожания. Он вспомнил слова Мэй о банальности зла и банальности таланта. «А он, – думал Эдвин, – объединяет в себе и то, и другое». Тупак Суаре – воплощение зла. Истинного Зла. Эдвин все больше в этом убеждался. У него не было доказательств, да они и не нужны. Он чувствовал это нутром.

– О, Эдвин, – сказала Дженни с придыханием, и лицо ее сияло, как у самого Тупака Суаре. – Он – само совершенство.

– Да, – подтвердил Эдвин. – Само совершенство. Совершенное Зло.

Две следующие недели Опра приглашала Тупака. Он стал завсегдатаем передачи – стоило ему появиться, как рейтинг взлетал до небес. Вупи уступила Тупаку центральное место, в Интернете расплодились фан-клубы и чаты, где обсуждались «послания Суаре», книги шли на ура. «Сутенир» не справлялся с объемами допечаток, поэтому пришлось заключить договоры с полудюжиной других компаний. Тупак снова вещал с экрана, изливал вселенскую любовь, излучал великолепие. Вскоре Эдвин перестал смотреть. Ничего нового: Суаре твердит свою псевдомистическую чушь, а публика наслаждается. Он просто бесконечно цитировал фрагменты своей книги, но люди все никак не могли наслушаться.

Тем временем «Сутенир Инк.» сделал удачный ход – получил лицензию на изображение Тупака (естественно, щедро ему заплатив), которое по всей стране стали шлепать на кофейные кружки, футболки и плакаты. «Пипл» напечатал биографию Тупака, затем это сделали «Тайм» и «Ньюсуик». И по-прежнему все называли его «отшельник мистер Суаре». Эдвин просто бесился. «Отшельник? – хотелось ему крикнуть у газетных киосков и перед телевизором, которые ежедневно терроризировали его изображением Суаре. – Отшельник? Да он лезет из каждой щели!»

И вот однажды произошло невообразимое. В его кабинете кипа самотека, макулатура… исчезла.

Все утро лил дождь, и Эдвин, вернувшись с обеда, напоминал унылую дворнягу – газета сырая, пиджак хоть отжимай, зонт вывернут наружу. Он потопал у порога мокрыми ботинками и направился в свое крохотное убежище.

Но замер на полпути.

– Ирвин!

Стол практиканта Ирвина стоит по ту сторону коридора, и обычно самого Ирвина не видно. Только хохолок на макушке торчит из-за горы рукописей. Он так долго уже разгребал кучу мусора, что все забыли, как он выглядит. Однако сегодня его было видно целиком. Груда рукописей исчезла, стол сверкает чистотой. Блокноты сложены по размеру, ручки и скрепки аккуратно выстроились в ряд.

– Ирвин, а где макулатура? Почтальон еще не приходил?

– Приходил. Но ничего не принес.

– Ни рукописей? Ни заявок? Ничего?

– Нет…

– Не может быть. – И без того мокрого Эдвина прошиб холодный пот. – Это очень плохо. Очень плохо.

– На самом деле, мне показалось, что перерыв к месту, – сказал Ирвин. – Всю неделю их становилось меньше и меньше. Вчера было совсем чуть-чуть, а сегодня вообще ничего.

– Ты ничего не понимаешь, – сказал Эдвин. – Макулатура – показатель общественного состояния. Пойми ты, все эти писаки – предвестники малейших его сдвигов. Они – лакмусовая бумажка, канарейка в шахте. Макулатурные авторы – наш авангард. Они нужны нам, все эти бездарные никто. Нам нужны эти несостоявшиеся души, желающие прыгнуть выше головы. Нам нужны их художественные романы и трех-частные трилогии. «Иссиня-светлые» волосы и «не-моргающий газ». Макулатура необходима обществу, понимаешь? Если она исчезнет, за ней последует остальное. И это плохо. Очень плохо.

Сушиться Эдвин не стал. Роняя капли, он помчался прямиком к Мэй. Дверь оказалась открыта, он вбежал без стука и выкрикнул:

– Тупак Суаре – жулик!

Мэй взглянула на него без малейшего интереса:

– Эдвин, уйди. Я занята.

– Мэй, самотека больше нет. Совсем нет! Понимаешь? Вот начало конца. Сегодня конец макулатуре, завтра – нашей привычной жизни. – Он сам поражался тому, как яростно звучал его голос.