Инфернальный реквием - Петер Фехервари

Должна признать, мои воспоминания о тех временах безрадостны.

– Мне не нравится, как оно выглядит, – произнес Иона, когда их грузовик проехал во двор госпиталя через ворота из кованого железа.

– Мне тоже, – ответила сидящая рядом Асената.

Сквозь залитое дождем стекло она разглядывала древнее здание. Сакраста-Вермилион выглядела еще менее гостеприимной, чем ей помнилось. Гипсовый фасад поместья растрескался и покрылся пятнами грязи, а кое-где проглядывала кирпичная кладка. Две декоративные башенки обрушились, и остроконечная крыша постройки напоминала кривую щербатую ухмылку. Из черепицы зубочистками торчали громоотводы, качающиеся на сильном ветру, а из водостоков свешивался шпильевой вьюн, рваными шторами ложась на стрельчатые окна внизу. Во многих из них не было света, другие скрывались за металлическими ставнями. Видимо, сразу несколько флигелей было опечатано.

– Все изменилось, – прошептала Асената. Хотя в юности она наблюдала первые ростки этого упадка, скорость, с которой он распространился, ужаснула ее. Гиад взмолилась, чтобы это гниение не затронуло живущих здесь целителей.

«Почему они так запустили здание?» – взволнованно размышляла она.

Дернувшись, грузовик остановился перед двойными дверями госпиталя. Над ними нависала статуя Кровоточащего Ангела, истертая почти до идеальной гладкости. Лицо ее износилось до такой степени, что превратилось в невнятную абстракцию, а крылья сиротливо поникли.

Во мраке двора зажегся свет, двери Сакрасты распахнулись, и из них появилась группа госпитальеров. Лучи их фонарей тут же отбросили на плиты двора длинные тени.

– Подъем, абордажники! – гаркнул лейтенант Райсс позади Асенаты.

Пока набившиеся в машину бойцы выполняли приказ, она подхватила сумку и встала. Сестру заверили, что остальные ее вещи скоро доставят, но все по-настоящему важное она носила с собой. Забросив сумку на плечо, Гиад ощутила успокаивающую тяжесть Тристэсс и направилась к выходу.

Несмотря на ее опасения, путь от «Крови Деметра» не доставил проблем. Три грузовика медике уже ждали их в Верхнем порту, причем к двум из них прицепили большие фургоны, где стояли каталки для тяжелораненых. Машины сопровождало отделение санитарок в полосатых бело-алых накидках Бронзовой Свечи под командованием торопливо суетящейся полноватой сестры-госпитальера.

– Мы обо всем позаботились, сестра Асената, – произнесла женщина с ноткой официоза. – Отделение готово, и лучшие из наших целительниц осмотрят ваших пациентов сразу же по прибытии.

Она назвалась сестрой Соланис, старшей матерью крыла Алеф. Судя по всему, женщина гордилась своим званием, но оно ничего не значило для Гиад. Каждый из орденов Последней Свечи придерживался собственной иерархии, довольно запутанной.

– И каждый сам для себя закон, – пробормотала она, выходя вслед за Ионой из грузовика. – Что, если узы, связывающие их воедино, уже расплелись?

Асената вздрогнула, спустившись во двор, открытый всем ветрам. Их путь по осыпающейся горной дороге вокруг Перигелия, а затем через мост к шпилю Клеменция занял почти шесть часов. Уже успели сгуститься сумерки, сопровождаемые непрерывным мелким дождиком.

– Нужно сейчас же перенести раненых внутрь, – обратилась Гиад к матери Соланис, раздающей приказы санитарам.

– Я за этим прослежу, сестра, – ответила женщина. – Ты можешь идти. Палатина-хирургеон Бхатори просила, чтобы ты посетила ее сразу по прибытии.

– Бхатори? – в замешательстве переспросила Асената.

«Но ведь Акаиси Бхатори умерла несколько десятилетий назад! – Знание вспыхнуло в ней словно из ниоткуда. – Сестра-послушница Орланда обезумела и вытолкнула старую каргу из окна ее кабинета. В наказание за грех Орланду сбросили с вершины Клеменции, а новой госпожой ордена назначили матерь Шилону Кроткую».

– С тобой все в порядке, сестра? – поинтересовалась Соланис.

Асената подняла на нее невидящий взгляд, пытаясь распутать клубок памяти. Воспоминания разваливались на небылицы, а те, в свою очередь, оборачивались горстью выдумок, прежде чем ей удавалось за них ухватиться. Гиад ощутила, как прошлое позади нее сдвигается, разрывая ее память на куски и переписывая заново, чтобы создать иную, более мрачную реальность.

«Орланда перерезала себе горло, так что Бхатори не погибла. И живет до сих пор…»

– Сестра Асената?

– Извини, – пробормотала Гиад. – Я просто рада слышать, что с палатиной все хорошо.

– И верно, сестра, – просияла Соланис, но глаза ее остались безжизненными, словно раскрашенные стекляшки. – Наша досточтимая госпожа тоже изъявила желание поскорее увидеть тебя. Она хорошо тебя помнит.

«Жду не дождусь», – подумала Асената с тревогой. Во время ее обучения между ними не было теплых чувств, и Гиад сомневалась, что прошедшие годы смягчили сердце Карги. Даже мысль об этом показалась нелепой.

– Мой главнейший долг – мои пациенты, матерь Соланис, – произнесла Гиад. – Я уверена, палатина простит мне эту задержку.

– Как пожелаешь, – отозвалась полноватая сестра-госпитальер. – Тогда пойдем. – Она повернулась к грузовику, из которого уже выгружали первые носилки с ранеными.

– Ты уверена, что привела нас в нужное место? – спросил Иона, подойдя к Асенате. Он согласился проследовать с ней до Сакрасты и помочь разместить бойцов.

– Теперь все не так, как нужно, – ответила Асената. – И ты сам это прекрасно знаешь.

Но, когда ее взгляд снова скользнул по мрачному зданию госпиталя, Гиад осознала, что гадает, насколько здесь все не так.

– Не могу я это жрать, – заявил абордажник Сантино, раздраженно перевернув ложку.

Зеленая масса, которую санитарки поставили перед бойцами, секунду повисела на столовом приборе и плюхнулась обратно в миску.

– А по мне, так вкусно, – проворчал Гёрка с дальнего конца стола.

Он увлеченно уплетал размазню, как будто не ел несколько дней, и даже перемазал бороду.

– Дык у тебя во рту и так сортир, Орк, – предположил Сантино. – Вкуса фиговее ты уже не почувствуешь.

– Лекарство – лечить, не радовать, товарищ, да! – упрекнул его Зеврай.

– Но тут ведь не лекарство, а, Дьякон?

– Оно его содержать, Сантино, – ответил Зеврай. – Мы есть обязаны доверять нашим благодетелям и возблагодарить Бога-Императора за спасение, да.

Ходячих раненых – таких осталось всего тринадцать – усадили за стол в трапезной лечебницы. За исключением стоящих у дверей санитарок, больше здесь никого не было, и голоса бойцов отдавались зловещим эхом в дальних уголках просторного зала.

«Мы что, здесь единственные пациенты?» – гадал Ичукву Лемарш, прислушиваясь к перепалке солдат.

Вероятность этого усиливала беспокойство, которое грызло его с самого приезда, хотя комиссар и не мог подобрать для него очевидной причины. Несмотря на ветхий внешний вид госпиталя, его хранители выглядели компетентными. Они провели самых здоровых солдат по череде коридоров в отделение на первом этаже, а затем привезли на каталках их менее везучих товарищей. Как комиссару, Лемаршу полагалась отдельная палата, но он от нее отказался. Его место было рядом с бойцами.