Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова

Подъём закончился внезапно. Тело горы расступилось. В глаза плеснул блёклый вечерний свет. Аймани, Мажит верхом на Тумане и Фёдор с Соколиком в поводу оказались на узком карнизе. Влево, прижимаясь к отвесному склону горы, убегала узкая тропа. Отважный Ушан уже ступил на неё. Огромный пёс двигался осторожно, очёсывая левый бок о шершавые камни. Фёдор видел под ногами, в тени ущелья, усеянные шишками верхушки вековых сосен. Прямо перед ним, в вышине, белели увенчанные ледниками вершины горы. Ниже по её склонам рос густой хвойный лес, рассечённый серебристыми линиями речушек, берущих начало в вечных льдах вершины.

— Перед тобой великий Уилпата — двуглавый дракон. — Мажит, блаженно улыбаясь, втягивал ноздрями воздух, пропитанный ароматами хвои.

— Спешивайся, брат.

Перед тем как следом за Ушаном ступить на опасную тропу, Аймани спрятала огненные косы под башлык.

— Разве я похож на ишака, сестра? Мои тонкие ноги не приспособлены для беготни по острым камням. Пусть туман утруждается. Для того он и создан Аллахом, чтобы облегчать путникам горные переходы.

— От тебя много шума, брат. Помни: тут за каждым камнем может таиться враг.

— У доброго Мажита нет и не может быть врагов. Добрый Мажит всем людям друг! Он не убоится и стаи волков, потому что тело его тоще и костляво — не вкусно. Мажит не уязвим для стрел, опять-таки, потому что худ. В тонкую мишень труднее попасть, не так ли, сестра? Мажит не досягаем для камней, пущенных из пращи, потому что подвижен и увёртлив. А подвижен и увёртлив он, потому что....

Они скрылись за поворотом горной тропы, голоса их утихли. Фёдор лишь время от времени слышал шуршание камушков, осыпавшихся у них из-под ног. Казак как зачарованный смотрел на великолепие языков ледника Уилпаты, слегка подсвеченных снизу розовым закатным солнышком. Он мог простоять так вечно, забыв об усталости и опасности. Но закат увядал, наступала ночь.

— Ты намерен простоять так до утра? — спросила Аймани, прикасаясь к его плечу. — В темноте идти по этой тропе намного опасней, чем при свете. Пойдём. Веди Соколика.

Она взяла его ладонь в свою. Ах, как горячи оказались её пальцы, как нежно их пожатие. Стоило бы полжизни простоять на каменном уступе дикой горы, чтобы ещё хоть раз подошла она, взяла за руку и сказала: «Пойдём».

— Не смотри вниз и отпусти же мою руку, — Аймани улыбнулась.

По прошествии недолгого времени, когда Соколик вынес его на бранное поле под стены Дарьяла, Фёдор уже не мог припомнить страха перед утыканной верхушками сосен пропастью. Уж не херувим ли шестикрылый перенёс его над узкой тропой и опустил бережно на мягкую травку лужайки по ту сторону горы? А вот Соколик — другое дело. Конь побаивался, дёргал и натягивал уздечку, ступал медленно, словно крадучись. А бывало, и замирал, прижимаясь боком к камням.

* * *

Весь день Аймани водила их по крутым каменистым тропинкам, между поросшими шиповником и бузиной склонами. Мажит, не зная усталости, гудел один из заунывных мотивов своего народа, похожий то ли на гул дальнего камнепада, то ли на стон штормового ветра в древесных кронах. Мелкие камушки весело шелестели под широкими копытами Тумана. Аймани скрывалась. Выбирала пути в стороне от проезжих дорог. То начинала торопиться, бежала, словно чуя погоню, то замирала. Шипела на брата, шёпотом ругая его громкоголосым ревуном. От кого пряталась она? Фёдор, сколько ни старался, не смог найти следов чужого присутствия. Им не встретилось ни следов ночёвок на лесных опушках, ни единого стада на горных пастбищах, ни одиноких путников. Дикая природа, погруженная в безмятежное спокойствие летнего дня, окружала их. Только горы, подпиравшие вершинами небесный свод, только гладкие стволы вековых деревьев, только первозданная трава под изумрудным пологом ветвей. Лишь лукавое эхо жило в безлюдных лесах и ущельях, насмешливо вторя осторожным шагам, перепевая на свои лады хрустальные мотивы горных ручьёв.

За целый день ни единой живой души не встретили они, если не считать пары упитанных фазанов, поднятых Ушаном из зарослей горной жимолости, да любопытную лисицу, отважно выскочившую на них из редкого подлеска.

Они передвигались меж редких куп тополей, изредка останавливаясь на отдых под их раскидистыми кронами. Обходили кругом отвесные скальные выступы, выдернутые из тела горы затейницей-природой, карабкались по каменистым осыпям. Половину дня шли все время в гору, в гору, пока, наконец, не миновали перевал. На открытой всем ветрам, лысой вершине перекусили лепёшками и острым козьим сыром. Рассматривали зубчатые верхушки леса, подернутые лёгкой дымкой тумана. Вниз спускались быстро, почти бегом, стараясь изгнать из продрогших тел привязчивый холод горной вершины.

Перед вечером вошли во влажный лес. Аймани петляла между обвитыми лианами стволами, словно путала следы до тех пор, пока не вывела их наконец на скальный выступ. На противоположной стороне узкого ущелья, на плоской вершине горы, окружённой угрюмыми скалами, возвышалась башня. Крепостная стена, одноэтажные домишки с плоскими крышами, возделанные поля — всё тонуло в густой тени гор. Ущелье у них под ногами уже накрылось белой ватой тумана.

— Дарьял, — коротко сказал Мажит.

— Видишь тропу? — Аймани указала себе под ноги, туда, где о склон горы бились волны туманного озера. — Там, на дне, речка — Мамисондон. Сейчас он спокойный. Его надо перейти, пока не стемнело. Дальше найдёте дорогу к Дарьялу. Но по ней не ходите. Пятьдесят шагов в сторону — и найдёте пастушью тропу. Ушан знает этот путь. К воротам сразу не бегите — лучше переждать...

— А ты?

— Я?.. Неспокойно мне. Тревожно в этих местах. По дороге к Дарьялу недавно прошло войско. Стреляли из ружей, палили из пушек. Чуешь пороховую гарь? — она и внимательно, и отрешённо смотрела на Фёдора. А он впился в Аймани взглядом, стараясь поймать хоть единую искорку нежности. Нет, из-под тёмного войлочного башлыка на него смотрел воин, изготовившийся к смертельной схватке.

— Поцелуй, — просто попросил Фёдор. — Помнишь, как тогда, в Лорсе? Просто поцелуй и всё.

— Как в Лорсе — сейчас нельзя, — черты её смягчились, она опустила глаза.

— Поцелуй...

— Не пристало мне...

Он схватил её, что есть мочи сжал в объятиях. На этот раз тело её оказалось слабым, податливым. Так они стояли на краю скального выступа. Белое море тумана плескалось у их ног. Острый запах мокрой овчины, смешанный с возбуждающе знакомым ароматом можжевельника — запахом её волос и тела, нежность, тоска, предчувствие неминуемой разлуки заполнили необъятное мироздание. Красоты и жестокость мира, предательство, война, опасность, смерть, вина вместе с заунывным гудением Мажита канули им под ноги во влажную пелену. И Ушан пропал в ней. Только Соколик остался стоять рядом. Настороженно поводя острыми ушами, он склонил красивую голову к плечу своего всадника.

— Не ходи в крепость. Спрячься. Пережди ночь, — прошептала она, уходя. — Береги жизнь. Я вернусь.